Форум Самарского BDSM клуба Вавилон

globus

Забанен

Зарегистрирован: 20.09.2008

Сообщений: 4,600

Отто Фенихель "Садизм. Мазохизм"

Садизм

Применима ли общая теория перверсий к садизму, могут ли муки объекта успокоить страх кастрации? И если ответ положителен, то чем определяется выбор именно такой формы успокоения?

Коль сексуальное наслаждение нарушается тревогой, то понятно, что идентификация с агрессором (541) может принести облегчение. Если индивид способен сделать Другим то, чего он опасается с их стороны, то опасаться больше не следует. Таким образом, любые способы усиления власти или престижа могут использоваться для успокоения тревоги. Что могло бы случиться с субъектом при пассивном поведении, он в предвосхищении атаки осуществляет активно по отношению к другим. Среди детей, страдающих от тревоги, старшие всегда в лучшем положении, поскольку они способны угрожать младшим.

Представление о необходимости убедиться в собственной силе перед получением сексуального наслаждения, конечно, не тождественно сексуальному наслаждению от истязания других. Однако это представление — отправной пункт в развитии садизма. «Угрожающий » тип эксгибициониста, обрезальщик кос и мужчина, показывающий порнографические открытки своей «невинной» жертве, наслаждаются бессилием партнера. Их поведение означает: «Мне не нужно бояться », и поэтому становится возможным удовольствие, которое иначе блокировалось бы страхом. Садисты этого типа, угрожающие своим объектам, озабочены идеей, что сами могут подвергнуться угрозе. Многие опасаются не только того, что могут стать жертвой некоего рода кастрации во время сексуального акта, но также ущерба от собственного сексуального возбуждения. И снова они способны избавиться от этого страха, если им удается вызвать подобный страх перед возбуждением у других.

Аналогию составляет распространенный симптом навязчивого смеха как реакция на новости о смерти. Этот симптом возникает не только при смерти человека, кому пациент прежде бессознательно желал смерти, но вообще выражает страхование от тревоги, вызванной новостями, подчеркиванием триумфа: «Умер другой, не я».

Довольно часто садисты преодолевают не только бессознательный страх кастрации и опасения относительно собственного возбуждения, но также некоторые тенденции к саморазрушению. Происхождение тенденций к саморазрушению будет рассмотрено в дальнейшем (с. 467). Если однажды такие тенденции установились, они преодолеваются посредством их обращения вовне против сексуальных объектов. Поскольку мазохизм, как правило, возникает вследствие обращения внутрь первоначального садизма, возможна трехслойная структура. Садизм третьего уровня проявляется совершенно иначе, чем изначальная жестокость первого уровня. В публикации «Избиваемый ребенок » Фрейд описал типичное онтогенетическое развитие такого трехслойного образования (601).

Подобно обрезальщикам кос, другие садисты следуют формуле: «Я кастратор, а не кастрат», и так же дополнительно руководствуются бессознательным представлением: «Я лишь псевдокастратор, не подлинный кастратор». Кастрируя символически, а не на самом деле, они убеждают себя на опыте своих жертв в том. что вещи, внушающие им страх, в действительности не столь уж опасны.

Перверсные акты, осуществляемые садистами, часто носят фактически игровой характер и имеют ту же цель, как и любая игра. Опасаясь, что полноценное сексуальное возбуждение привело бы к кастрации, пациенты пытаются научиться управлять ситуацией, активно и экспериментально связывая сексуальные акты с «мини-кастрациями ».

Обрезальщики волос и копрофилики используют соответственно представления о вырастании волос и ежедневной дефекации как доказательства, что кастрация необязательно окончательна (740. 1054).

Следующий случай показывает ту же тенденцию в несколько усложненной форме. Сексуальные фантазии пациента с компульсивным неврозом были исполнены садистскими идеями опозорения женщин. Суть фантазий состояла в том, чтобы вынудить девушек испытывать сексуальное возбуждение унизительным образом. В детстве пациент обычно занимался анальной мастурбацией, чего сильно стыдился, и тщательно скрывал свою привычку. Его невроз направлялся страхом оказаться застигнутым и предвосхищением позора. Но бессознательно, будучи ребенком, он жаждал разоблачения и даже провоцировал развязку. Мотив провокации состоял не столько в потребности наказания, сколько в попытке соблазнить других, и обусловливался стремлением обратиться от аутоэротизма к объектам, кто мог бы участвовать в его сексуальной активности.

В садистских действиях и фантазиях пациент осуществлял по отношению к другим то, что, согласно его амбивалентному мышлению, могло бы случиться с ним. Его садизм имел следующие значения: 1) то, чего пациент опасался, случается не с ним, он производит соответствующие действия в отношении других: 2) то, чего он желал и боялся, наконец, происходит, он переживает соответствующие события в «альтруистической» и поэтому безопасной манере, разделяет чувства девушек, с которыми осуществляет действия, желанные в отношении себя; 3) реально происходящее не кастрация, а всего лишь «меньшее зло» опозорения. Чувство единения с объектом, предохраняющее от тревожного состояния заброшенности, достигается крайней зависимостью с помощью представления о существовании в качестве маленькой части огромного тела партнера. Сходный результат можно достигнуть посредством противоположного представления, что другой всего лишь маленькая часть твоего собственного тела. Чувство единения с объектом возникает также при создании ситуации, где партнер абсолютно зависит от пациента и его прихотей.

В детстве пациент часто играл в «садистскую» игру, «гипнотизируя» каждого. Он наслаждался мыслью о беспомощности своих жертв. Прежде он заикался, и сестра насмехалась над ним. Это воспоминание вуалировало другие ситуации, в которых сестра высмеивала его сексуальную неполноценность. Садистская фантазия о гипнотизме была местью сестре. Таким способом мальчик доказывал свое превосходство, даже всемогущество. Посредством садизма он отрицал страх перед сексуальной неполноценностью (страх, что он кастрирован). Сомнения сестры в его мужественности оказались действенными, поскольку соответствовали его собственным сомнениям. В сновидениях обнаружилось, что идея заниматься гипнозом замещала более раннюю идею о нахождении под гипнозом отца. Садизм, следовательно, использовался, чтобы противостоять опасному мазохизму. Заверения, что ущерб, нанесенный садистом жертве не серьезен, не всегда оправданы, так как садистские действия могут наносить очень существенный вред и даже оказаться убийственными. В таких случаях решающую роль у садистов должны играть мысли об избежании вселяющей ужас пассивности посредством активных насильственных действий над другими и установления с жертвой мистического союза.

Психоанализ сексуальных убийц еще не проводился. Но если учитывать интерпретацию случаев, в которых основную роль играют такого рода фантазии (1444), и поведение менее выраженных садистов, то картина осложняется суперэго (1029). Садистский поступок означает не только: «Я убиваю, чтобы не быть убитым», но также: «Я наказываю, чтобы не быть наказанным », или скорее: «Я принуждаю к прощению насилием». Лица с нарциссической неудовлетворенностью при фрустрации склонны к интенсивным садистским реакциям. При некоторых обстоятельствах такая тенденция достигает кульминации в действие, которое отрицает страх перед «неизбежной наказуемостью сексуальности » посредством страданий жертвы: «Я буду тебя мучить и подвергать страданиям, пока ты не простишь меня и не освободишь от чувства вины, блокирующего наслаждение. И, следовательно, в твоем прощении мое сексуальное удовлетворение ». Садист, притворяющийся, что не зависит от жертвы, тем самым выдает глубокую зависимость от нее. Насилием он старается заставить свою жертву любить его, он ищет примитивной любви, означающей «нарциссическое удовлетворение ».

Образец этого типа садистского поведения демонстрирует король Фредерик Вильям, который обычно бил своих подданных с криком: «Ты не должен бояться меня, ты обязан меня любить!» Такие осложнения из-за суперэго тоже, несомненно, играют роль в садизме по типу «меньшего зла ».

Предыдущий материал показывает, что в садистской перверсии для успокоения страха кастрации фактически используется садистский инстинкт. Склонность справляться с тревогой таким способом зависит, конечно, от его предыстории. (1157). Начнем с того, что садистские наклонности бывают весьма выражены вследствие конституционального склада. Некоторые дети особенно любят мучить животных. Садистские фиксации возникают по той же причине, что и другие фиксации (с. 95-96). Фрустрации усиливают садистские черты в преследовании цели фрустрированного влечения. Несомненно, садистские особенности в большей мере связаны с прегенитальными целями, чем генитальными. Происхождение садистских побуждений не ограничивается одной эрогенной зоной: существует мануальный садизм, точнее, садизм, связанный с мышечным эротизмом (1338. 1346); кожный садизм, вероятно, проекция «эрогенного мазохизма кожи, источник сексуального удовольствия от нанесения побоев (601, 613); анальный садизм (отвергаемый при компульсивном неврозе) (581); фаллический садизм (385). Существует и оральный садизм с отличительными чертами, более специфично изученными при депрессии и импульсивном неврозе («негативах» соответствующих перверсий), чем при самих перверсиях. Тем не менее Абрахам (26) и Ван Офюйсен (1205) показали, что в садистской перверсии сексуальные цели тоже могут быть дериватами разрушительных тенденций орального периода. Тот факт, что идея инкорпорации объективно связана с разрушением объекта, делает все объектные отношения с целью инкорпорации амбивалентными. Индивиды, регрессировавшие к целям инкорпорации, — это те, кто склонен также к садизму.

В публикации «Избиваемый ребенок» Фрейд описал типичное развитие садистских (вернее, садомазохистских) фантазий в детстве (601). Он продемонстрировал, что в конфликтах вокруг эдипова комплекса представление о сексуальном возбуждении связывается с жестокостью, тревогой и чувством вины. Фантазии об избиении представляют собой результат этих запутанных связей.

Часто возобновляющееся представление об «избиваемом ребенке» представляет собой результат нескольких стадий развития. На самом глубоком уровне в фантазии сохраняется воспоминание об аутоэротическом периоде: избиваемый ребенок имеет значение пениса или клитора, избиение означает мастурбационную стимуляцию (617). Воспоминание об инфантильной мастурбации искажается посредством конденсации сексуального наслаждения с идеей о том, что ненавистного человека следует избить.

Согласно Фрейду, ненавистный человек репрезентирует соперника, другого ребенка: «Избиение другого ребенка заверяет меня в любви отца ко мне» (601). В роли избиваемой особы может также оказаться ненавистная мать (112). Чувство вины из-за этой ненависти способствует идентификации с избиваемым человеком, и мысль «отец избивает меня» выражает наказание за дурные пожелания сопернику и одновременно становится искаженным замещением идеи «отец любит меня». Последующее развитие этих представлений у обоего пола различается. У девочек представление об избиении отцом находится в опасной близости к запретному эдипову желанию. Идеи об избивающем отце и субъекте избиения вытесняются, сохраняется неясная фантазия об «избиваемом ребенке» (обычно мальчике), которая переживается либо садистским, либо мазохистским образом (60). У мальчиков фантазия сохраняет значение, только если представление об избиении отцом сексуализируется негативным эдиповым желанием. У мужчин с мазохистскими наклонностями бессознательная идея об избиении отцом замещается менее запретной идеей об избиении женщиной (матерью). Садистические мужчины изменяют первоначальное представление, идентифицируясь с избивающим отцом, и тем самым отрицают свою роль избиваемого ребенка (112. 1432).

Итак, садомазохистские перверсии тоже служат вытеснению оскорбительных представлений об инфантильной сексуальности, эдиповых устремлений и страха кастрации. И снова прослеживается общая для перверсий закономерность: садист — это индивид, сознающий и даже преувеличивающий частное проявление инфантильной сексуальности, чтобы облегчить вытеснение ее более запретных составляющих.

Мазохизм

Проблематика мазохизма аналогична проблематике садизма, но более сложна в одном отношении. Мазохизм явно противоречит принципу удовольствия. Тогда как обычно любая боль избегается, в феноменах мазохизма боль, по-видимому, доставляет наслаждение и желанна (613). Попытка применить к мазохизму общую для перверсий формулу приводит к явным противоречиям. С одной стороны, у мазохистов очевиден конфликт между влечением и тревогой. У них открыто проявляется противоречие между стремлением к удовлетворению и его отсрочиванием. Они явно отдают предпочтение смещенному сексуальному наслаждению (предудовольствию) перед «конечным» наслаждением и фантазии перед реальностью (1297,1299). С другой стороны, представляется парадоксом, что страх перед болью может аннулироваться страданием от боли. Клинический опыт показывает, что этот парадокс на самом деле возможен и имеет место при выполнении одного или нескольких из следующих условий:

1. Страдание становится предпосылкой сексуального наслаждения, если в процессе некоего опыта твердо устанавливается связь сексуального наслаждения с болью. Страдание не представляет собой изначальную цель, но изыскивается вторично как необходимая плата за исключение неприятного чувства вины (1277).

2. Мазохистские действия осуществляются по механизму «жертвования ». Жертва приносится заранее, чтобы умиротворить богов и вынудить их довольствоваться малой платой. Действия этого типа являются «меньшим злом» (1240). Символы самокастрации обычно используются мазохистами, чтобы избежать настоящей кастрации. Фрейд указывал, что большинство мазохистов ищет повреждений и боли всех видов за исключением повреждения и боли, затрагивающих гениталии (613).

3. Любая тревога преодолевается игровым предвосхищением события, представляющегося опасным. Функция всех игр состоит в активном предвосхищении того, что может оказаться разрушительным, если произойдет неожиданно; в играх эго детерминирует время и меру происходящего (1552). Аналогично тому, как некоторые садисты мучают других в целях отрицания представления, что сами могли бы подвернуться мучениям, мазохисты мучают себя (или подготавливают свои мучения собственными планами и директивами), чтобы исключить возможность подвергнуться мучениям в неожиданной манере и степени (349.350, 351).

4. Акцентирование пассивности тоже может служить защитной цели. Регрессия к орально-рецептивному типу приспособления репрезентирует восстановление союза с могущественной силой. Подчеркивание собственной беспомощности и ничтожности подразумевает призыв к милосердию, обращенный к агрессору или защитнику. Мазохизм такого рода, свойственный крайне зависимым людям, обсуждался выше.

В мазохизме, несомненно, действуют четыре описанных механизма. Однако они недостаточно объясняют мазохизм. Становится понятно, почему индивид должен претерпеть некие страдания перед достижением наслаждения. Но все-таки для перверта-мазохиста, как представляется, характерно скорее получение наслаждения через страдание, чем после страдания. Отчасти это вопрос точности наблюдения. Некоторые мазохисты на самом деле испытывают наслаждение скорее после страдания, чем через страдание. Мазохисты представляют собой индивидов, чья способность к оргазму явно нарушена тревогой и чувством вины. Поэтому у них сдвинут акцент на напряжение «предудовольствия » и выражена склонность к фантазированию, что часто делает мастурбацию более привлекательной, чем действительную реализацию перверсных действий, которые нельзя выполнить во всех предвиденных деталях (1297,1299). Несомненно, сложные фантазии направлены на преодоление страха, который блокирует конечное наслаждение. Характерно также, что все события должны разворачиваться согласно плану пациента, иначе он не испытывает удовольствия. Пациенты боятся неожиданностей и контролируют свой страх, пока заведомо знают о грядущем.

И все-таки таким образом нельзя объяснить несомненные случаи «наслаждения болью». В собственно мазохизме активное предвосхищение «меньшего зла» осложняется еще одним фактором, объясняющим одновременность боли и наслаждения. Как и при других перверсиях, утешающие меры при мазохизме сконденсированы с эрогенным наслаждением. Существование эрогенного мазохизма приписывается тому факту, что. подобно всем ощущениям человеческого организма, ощущение боли тоже может быть источником сексуального возбуждения (555, 601) (с. 102). Необходимо только соблюдение определенных условий: боль не должна быть слишком сильной и вызывать опасений. Побои возбуждают детей сексуально, поскольку сильно стимулируют эрогенные зоны кожи ягодиц и подлежащих мышц. (Смещение либидо от ануса к коже, по-видимому, предшествует наслаждению от получения побоев, по этой причине анальная конституция и анальная фиксация способствуют развитию мазохизма.) Если боль становится слишком интенсивной, досада перевешивает эрогенную стимуляцию, и удовольствие прекращается. Стремление детей к удовлетворению эрогенного мазохизма, а впоследствии мазохистские устремления взрослых могут скрываться за видимостью активного и даже садистского поведения.

Многие дети (и взрослые) точно знают, какими «пакостями» провоцируются побои или наказания, эквивалентные побоям. Фиксация на эрогенном мазохизме случается по тем же причинам, что и на других частных инстинктах. Если индивиды с такой фиксацией впоследствии вынуждены под страхом кастрации использовать описанные механизмы, страдание может становиться не только предпосылкой наслаждения, но даже источником наслаждения. Преобладают следующие причины фиксации: эрогенное наслаждение происходит одновременно с успокоением страха, безопасность достигается прохождением наказания, посредством которого получается прощение и снова становится доступным сексуальное наслаждение, прежде заблокированное чувством вины.

Пассивные цели акцентируются в сексуальности индивида в особенности при двух обстоятельствах:

1. После обращения враждебности на собственное эго. Клинический опыт показывает, что мазохизм репрезентирует обращение садизма на самость. Концепция Фрейда о первичности мазохизма основывается исключительно на теории осуществовании инстинкта смерти (613). Клинически мазохистские устремления проявляются как деструктивные силы, которые вследствие чувства вины и страха изменяют свое направление и оборачиваются на эго.

Интересно процитировать несколько пассажей Фрейда, написанные до выдвижения гипотезы об инстинкте смерти: «Прежде всего можно усомниться, встречается ли первичный мазохизм, скорее он систематически трансформируется из садизма» (555). «Что касается противоположности садизма и мазохизма, то процесс их взаимодействия можно представить следующим образом: а) садизм состоит в насилии и власти над другим индивидом как объектом; б) этот объект покидается и замещается самостью субъекта, при обращении на самость цель инстинкта становится пассивной, а не активной; в) снова происходит поиск другого индивида в качестве объекта, который, вследствие изменения цели инстинкта, должен занять первоначальное место субъекта. Пункт «в» обозначается как «мазохизм». Удовлетворение в данном случае тоже наступает благодаря первоначальному садизму, пассивное эго в фантазии возвращается в прежнюю ситуацию, но инициатива теперь уступается другому субъекту за пределами самости. Весьма сомнительно, существует ли более прямое мазохистское удовлетворение.

С первичным мазохизмом, не произошедшим от садизма по рассмотренной схеме, сталкиваться не приходиться» (588). «В этом отношении, по-видимому, находит подтверждение точка зрения, что мазохизм не представляет собой первичный инстинкт, а происходит от садизма, который обращается на самость, т. е. следует говорить о регрессии от объекта к эго. Существование инстинктов с пассивными целями признать необходимо... но пассивность еще не составляет мазохизма. Мазохизм характеризуется также и болевой составляющей... сбивающим с толку аккомпанементом удовлетворения инстинкта. Трансформация садизма в мазохизм обусловливается чувством вины» (601).

Фрейдовский анализ типичной фантазии об избиении схожим образом показывает, что желание избиения ненавистного соперника предшествует желанию быть избитым (601).

2. Пассивные цели у мужчин (предпосылка мазохизма) акцентируются при развитии у них женственных желаний. Идея мученичества может быть искажением представления об обретении сексуального опыта женоподобного типа («женоподобный мазохизм») (613). Факторы, ответственные за женственную трансформацию мужчин, уже обсуждались (с. 436-438). Пассивно-прегенитальные (анальные) устремления могут усиливаться в качестве защиты от мужских желаний, если активность представляется опасной.

Женственность в свою очередь может усиливать кастрационную тревогу из-за представления, что удовлетворение по женскому типу достигается только при кастрации (599). Следовательно, женственность мужчин очень тесно связана с кастрационной тревогой и чувством вины. Если также формируется один из механизмов, описанных выше, то женственные желания мужчин искажаются мазохистским образом. Представление об «избиении женщиной »(матерью) тщательно скрывает глубинную идею об «избиении мужчиной» (отцом), и мазохистская практика приобретает значение исполнения женской роли в коитусе или деторождении (601, 613). В мазохизме суперэго играет более выраженную роль, чем в садизме (ср. 337). Представление о получении побоев систематически сочетается с мыслью о наказании за плохое поведение (эдиповы побуждения [642] и желания, чтобы некто другой был избит). Все это, как правило, совмещается с идеологией «меньшего зла »: избиение понимается обычно не вполне серьезно, в «детском духе».

Иногда мазохистские манипуляции производят другое впечатление. Как травматические невротики снова и снова ищут повторения болезненной травмы, так и некоторые мазохисты, по-видимому, не способны освободиться от мыслей о кастрации. Они испытывают необходимость в постоянном повторении намеков на кастрацию, вероятно, стремясь к полной безопасности: «На этот раз наверняка всего лишь избиение, а не кастрация, конечно, только игра, и все не серьезно». Но уверенность не приходит и вновь возникает потребность в успокаивающем приближении к действиям, подобным кастрации. При сексуальном возбуждении бессознательный страх кастрации систематически оказывает тормозящее влияние. «Побои» выбираются не только потому, что представление о них вызывает эрогенный мазохизм в коже и мышцах, но и как не слишком серьезное наказание, вселяющее надежду, наконец, избавиться от неприятного давления суперэго. Здесь снова конденсация исполненной вины агрессии с эрогенным наслаждением ассоциативно связывается с эдиповым комплексом и служит его надежному вытеснению (121, 642,1604).

В детстве пациентка очень любила отца, женоненавистника, вовсе не скрывавшего от дочери неприязнь к женщинам. Пациентка имела старшую сестру, которой отец отдавал явное предпочтение. Отец строго запрещал всяческие анально-эротические привычки. Итак, пациентка столкнулась со следующими проблемами: любить отца (как требовал ее инстинкт) и игнорировать отсутствие пениса (основу ее неприятностей, причину неприязни к ней отца). Кроме того, необходимо было исключить проявление сильных анальных желаний, как и месть сестре. Пациентка научилась терпеть презрение и суровость отца, не переставая любить его. Она стала мазохисткой с сексуальной целью получать побои и заместила обидный пенис бьющей рукой, а столь же обидный анус — поверхностью кожи ягодиц. Бессознательно пациентка считала, что побоям подвергается не она. а ее сестра, и наказание только вторично отводится на нее. Реальное поведение отца тогда сохраняло способность удовлетворять ее искаженные эдиповы желания.

Часто мазохистский сюжет составляет только половину фантазии, вторая половина вытесняется, и ее интерпретация раскрывает связь с эдиповым комплексом. Сексуальная цель подвергнуться избиению прослеживалась у пациентки к двум эпизодам детства. Она вспомнила маленького мальчика, которого часто избивали, и маленькую девочку, любившую выставлять ягодицы и гениталии. Пациентка обычно фантазировала, что эту девочку избивают за плохое поведение, как в действительности избивали мальчика. Она идентифицировала себя с маленькой девочкой, и ее бессознательную фантазию можно сформулировать следующим образом: «Я хочу выставлять себя наподобие маленькой девочки и быть за это избитой, как маленький мальчик».

Наслаждение от демонстрации себя — рельефная тема психоанализа. Сначала эксгибиционизм имел женский характер и проявлялся, например, в гордости заболеванием или кровотечением, что конденсировалось в фантазиях о деторождении. Впоследствии гордость кровотечением служила гиперкомпенсацией сильнейшего страха кастрации. Наконец, стало понятно, что весь женский эксгибиционизм пациентки был относительно поздним замещением первоначально фаллического эксгибиционизма, заторможенного тревогой. Из разных сновидений напрашивался вывод, что маленькая девочка-эксгибиционистка и маленький мальчик, действительно подвергавшийся избиениям, демонстрировали себя перед пациенткой во время мочеиспускания. Следовательно, полный текст сексуальной фантазии, в которой избиение составляло только малую часть, таков: «Мне хочется быть способной выставить пенис, подобно маленькому мальчику, чтобы отец полюбил меня. Я отказываюсь верить, что меня кастрировали (или кастрировали бы) за такой поступок. Нет, они только отшлепают меня, я видела, что мальчик, которого отшлепали, все еще имеет пенис (ср. 326Л 008). Связь между мазохизмом и эксгибиционизмом, столь очевидная в этом случае, по-видимому, типична.

Этой связью объясняется демонстративный и провоцирующий характер некоторых мазохистских манипуляций (1297. 1299). Не только эксгибиционизм, но также другие перверсии, подобные фетишизму и копрофилии. часто конденсируются с мазохизмом или скрываются за ним. Индивиды с мазохистским характером обычно получают удовольствие от демонстрации своих страданий. «Посмотрите, какой я несчастный!» Данный паттерн поведения часто подразумевает: «Посмотрите, каким несчастным вы меня сделали!» Мазохистское поведение имеет обвиняющий, шантажирующий оттенок. Садизм, обращенный против эго в мазохизме, возвращается в способе, которым пациенты пытаются принудить объекты к любви и привязанности. Кожный эротизм, представляющий основу фантазии о побоях, выражает стремление к теплому отношению со стороны объектов, и, если ничего не получается, давление осуществляется посредством самоистязания. В этом типе мазохизма проявляется конфликт, характерный для всех индивидов с рецептивной ориентацией, собственно конфликт между садистской деструкцией отвергающего объекта и полным подчинением объекту, в надежде, что объект потом утратит способность к сопротивлению.

Такой мазохизм — компромисс между двумя установками: полное подчинение используется в садистских целях (1277). С этим типом мазохизма связан прежде упомянутый «эксгибиционизм уродства » (эксгибиционизм неполноценности и негативных особенностей). Девушка, страдавшая сексофобией, обезображивала себя, чтобы не привлекать внимания мужчин. При проведении психоанализа она согласилась, что испытывала парадоксальное мазохистское удовлетворение от своей непривлекательности. Она проявляла мазохизм и другими способами. Вырывала, например, волосы на лобке до возникновения боли и дерматита. Когда она была ребенком, отец обычно припудривал ей гениталии и область ануса. Несомненно, что провокация дерматита представляла собой бессознательную попытку соблазнить отца на повторение процедур. Однако обхождение отца не было приятным. Отец отличался строгостью, побуждая тем самым дочь к мазохизму, и у нее сложилось впечатление о лечении как наказании за мастурбацию. Страх пациентки перед сексуальностью представлял собой страх перед обнаружением воображаемой ущербности ее тела. Но попытка предотвратить разоблачение с помощью обезображивания внешности отличалась парадоксальностью: демонстрировалась ущербность. На глубинном уровне пациентка была исполнена мстительных идей, фантазий об «активной» кастрации. Обезображивание себя означало: а) принуждение отца к неким сексуальным действиям: б) досаждение отцу мастурбацией перед его глазами (обезображивание себя = самоповреждению = мастурбации); в) нанесение повреждение отцу зрелищем ущербности.

К той же категории относится психология аскетизма. У аскетов, стремящихся умертвить свою плоть, сам акт умерщвления становится искаженным выражением заблокированной сексуальности и доставляет мазохистское наслаждение. Этот тип мазохизма, как правило, более анальный, характеризуется сдержанностью и способностью к напряжению. Родственная ему «гордость страданием» выставляется многими детьми в попытке отрицать свою неспособность выдерживать напряжение.

При «моральном» мазохизме происходит явный поиск не физической боли, а унижений и неудач, иногда ради сексуального наслаждения, иногда вне видимой связи с сексуальностью. Удовольстви от унижений доказывает, что идея о пребывании сексуальным объектом отца первоначально трансформируется в идею об избиении отцом, а в дальнейшем в идею об избиении Богом или судьбой. Нравственные понятия, генетически происходящие от эдипова комплекса, в данном случае снова регрессируют к эдипову комплексу (613).

Более тяжелые случаи морального мазохизма, в которых связь с сексуальностью не очевидна или пациенты даже не сознают, что мучают себя, нельзя отнести к сексуальным перверсиям. На бессознательном уровне черты характера этого рода, конечно, не развиваются независимо от сексуальности. Они репрезентируют попытки эго бороться с суровым суперэго. В моральном мазохизме конденсируются два противоположных полюса измерения таких попыток — подобострастие и бунтарство. Собственные страдания индивида считаются демонстрацией степей] угодливости и унижений, которые он готов претерпеть, чтобы получить прощение отца. В то же время мазохистское поведение выражает бунт, демонстрацию во враждебной манере, какие ужасные поступки этот отец способен совершить (с. 520-521).

Действительно, серьезное саморазрушение нельзя объяснить как «меньшее зло». Однако оно бывает «активным предвосхищением того, что могло бы случиться при пассивности». На самом деле саморазрушение не находится «по ту сторону принципа удовольствия » (605), поскольку представляет нежелательные последствия чего-то желанного. Саморазрушение может быть субъективно направлено на разрушение объекта, который после интроекции репрезентируется эго, и это разрушение объекта может конденсироваться с желанием завоевать его расположение. Попытка избавиться от давления суперэго — цель любого саморазрушения. Данное положение особенно понятно в случаях, в которых саморазрушение связано с некоей аскетической гордостью. Психоанализ аскетической гордости систематически выявляет идеи самопожертвования в целях возобновления сопричастности к всемогуществу, гордость означает триумф при достижении сопричастности: «Я жертвую собой ради великого дела и тем самым приобщаюсь к величию ». Таков модус поведения священнослужителей, кто кастрирует себя, чтобы служить Богу. Их самокастрация — средство вхождения в великий защищающий союз (436). Тогда как ритуалы посвящения обещают привилегии и защиту при условии послушания и утверждают это условие символической кастрацией (1284), мазохисты этого типа домогаются своих привилегий и защиты от всемогущих особ, более или менее реально кастрируя себя. После такой жертвы всемогущие особы должны даровать обещания (523. 1481). Если одна крайность в целях восстановления сопричастности к всемогуществу состоит в убийстве всемогущей особы, то другая крайность состоит в самокастрации, символизирующей отказ от всякой активности во имя достижения пассивно-рецептивного слияния с всемогущей особой. Парадоксальным образом за второй установкой может скрываться первая установка (с. 504).

Вполне возможно, что любое саморазрушение в конечном анализе репрезентирует остатки архаической реакции по образцу аутотомии: напряжение преодолевается отказом от катектированного органа (1242).

Фрейд подчеркивает, что перверсные склонности проявляются как антитетические пары с активными и пассивными целями (555). Изучение садизма и мазохизма показывает, почему тому же самому индивиду неизбежно свойственны оба устремления.