Вместо предисловия…Решил в очередной раз восстановить справедливость и выложить
      на этом форуме рассказ, который в начале этого года мелькнул на сайте «руспейн»
      (и больше нигде)и исчез вместе с ним.в «неизвестном направлении». Рассказ плод
      совместной работы двух замечательных авторов А-Викинг и Бунта

   Авторы : А-Викинг и Бунт

    Сезон         

      Густой и «мокрый» дымок над костром вдруг весело завилял, подсветился
      снизу желтыми языками и утонул в веселом треске резко вспыхнувших веточек.
      Лев Василич удовлетворенно поворошил суковатой палкой огонь, подкинул
      чурбачок для «поддержания жара» и навалил сверху еще охапку веток – с утра
      возился, обрезая заросшие донельзя смородиновые кусты.
      - Василич, пожарник ты хренов, зову-зову, ни фига не слышит… - Хрипло и
      как-то «мутно» заговорила появившаяся из-за угла дома Тоня. Из-под
      засаленного ватника свисало к земле что-то вроде подола вечернего платья –
      подарок одной из дачных модниц в обмен на десяток «кологически чистых»
      яиц.
      - Привет, Антонина – пожалуй, он единственный называл полным именем эту
      худую бабу неопределенного возраста, которая числилась на дачах то ли
      сторожем, то ли гражданской сожительницей сторожа, приторговывая яйцами,
      помидорами, навозом и обещаниями к осени забить очередного порося. –
      Подлечиться пришла?
      - У меня своя есть! - гордо приосанилась Антонина по такому редкому случаю
      «наличия». - Я и сама кого хошь похмелю. Тут такое дело… мне в город
      позарез надо.
      Лев Василич покосился на своего видавшего виды «Москвича», обдумывая, как
      бы повежливее послать Антонину подальше – вырвался всего на два дня, дел
      на даче невпроворот и терять целый час к электричке и обратно было вовсе
      не с руки.
      Несмотря на вечный хмель, Антонина все углядела правильно и махнула рукой:
      – Не-а! Меня довезут. Тут другое дело… - Оглянулась раза два, словно
      собираясь открыть страшную тайну по местному наркотрафику, и с досадой
      сказала: – Сегодня Дашка моя приедет.
      Лев Василич понимающе кивнул. От Даши к Антонине бежал редкий, но весомый
      денежный ручеек, иной раз даже в натурально-продуктовом (жидкостном)
      варианте – и досаду Антонины, что она не сможет встретить Дашу, понять
      было очень даже просто.
      - А я-то что сделаю? Придержу ее, пока ты из города вернешься?
      - Не-а… - вздохнула. - Я надолго, дня на три. А ты ведь можешь, ну… того…
      вместо меня?
      Лев Василич сначала кивнул, потом присвистнул. – Ну ты даешь! Там ваши
      дела, а я тут каким боком? – ответил, словно выпрашивая весомые аргументы
      в свою пользу… Потому что «их дела» он сначала только «слышал», а потом
      довелось и увидеть. Снежным комом нарастающее желание еще и поучаствовать…
      не давало возможности забыть, и любое появление в покосившейся сторожке
      уже знакомой Дашиной фигуры волновало сердце. Как любил ворчать Василич,
      «мое старое и больное сердце».

                                                                                 
                            * * *
      Уже год назад старое и больное сердце громко постукивало в такт непонятным
      размеренным шлепкам, отчетливо доносившихся со стороны соседского домика,
      где и обитала Антонина. Луна висела узким серпиком, (уличного освещения в
      их дачном товариществе отродясь не бывало), но даже в полумраке смутные
      очертания чего-то стройно-белого лишь подталкивали к явной догадке: прямо
      возле крыльца Антонина сильно и старательно кого-то стегала. Судя по
      звукам – ремнем. Из других звуков доносилось только резкое придыхание
      самой Антонины и ее отрывистые, короткие приговорки: - Вот! Вот тебе!
      Вот!!
      Потом хлопнула дверь, на мгновение обрисовав мелькнувшую тень с длинными
      волосами, и бедное больное сердце Льва Василича пол-ночи лихорадочно
      стучало от воспоминаний и непонятной обиды.
      Обида обрисовалась сильней и понятней позже, когда недели через две
      история повторилась, лишь с небольшим изменением сценария – намахавшись
      ремнем, Антонина прошла к бочке с водой, зачерпнула ведро и с шумом ухнула
      сверху на то стройное и белое, что неподвижно и покорно дожидалось,
      вытянувшись на черной траве у черного ночного крыльца. И в дверях
      мелькнуло уже без взмаха волос – понятное дело, мокрые…
     « Отчего обидно? – спрашивал сам себя Лев Василич и себе же отвечал: почему
      ЭТО досталось Антонине? Сам себе и отвечал – а кто же к тебе, пню старому,
      пойдет, кому ты нужен? А тут женщина и женщина, дело попроще и не так,
      чтобы… Чего «чтобы»? Запутался, махнул рукой сам на себя, и потом делал
      вид, что верит путаным объяснениям Антонины. По ее словам выходило, что
      девушку сначала зовут Наташа, потом она стала Дашей, превратившись из
      племянницы в «дочку бывшего мужа, ну который моряк, гад, бросил, все
      мужики сволочи-наливай еще…». Наташа-Даша сначала была школьницей «под
      выпуск» (угу, в июле-то…), потом внезапно оказалась на третьем курсе
      института и завалила сессию, потому надо «ума вправить…» (ну да, сессии у
      них всегда в августе…). Потом наверное не сдала сессию, работая кассиршей
      в супермаге, где все к девке пристают, сволочи, грешки оно такое дело,
      надо в строгости племянницу держать…
      Антонина искренне верила в каждый свой рассказ, сопровождаемый рюмочной
      приговоркой «краев не видишь?» и даже забывала со временем заговорщицки
      пришептывать – «ты того, языком не болтай, а то наплетут невесть чего».
      Чего там было «плести», было непонятно - из всех приездов Даши «держание в
      строгости» на дворе было раза два-три, все остальное явно происходило
      внутри сторожки. До появлений Даши дела не было никому – да и Лев Василич
      оказался невольным свидетелем (точнее – слушателем) лишь потому, что
      единственный из дачного окружения так плотно соседствовал с домиком
      сторожа и огородом при нем.

                                                                                 
                                * * *
      Антонина даже руками всплеснула: - Ну как при чем? Ты ж мою девочку
      знаешь, она тебя знает… Человек ты рассудительный, она тебя уважает, да и
      как без мужской руки, надо значит надо, стесняться тут нечего, а то чего
      она привезет, у себя пока поставь, я потом заберу.
      - Ну… не знаю – еще раз пожал он плечами, действительно не понимая, как
      Антонина умудрится повернуть ситуацию к обоюдному (хм…тройному…)
      удовлетворению.
      - Так я как раз на той же электричке поеду, увижу ее на станции, все
      обскажу, она сама тебе все скажет, и уговаривать тебе ее не надо.
      - Да я и не собираюсь никого уговаривать – растерянно соврал Лев Василич.
      Антонине до его переживаний и надежд дела никакого не было – она ушла, как
      только убедилась в главном: то, что принесет Даша, будет сохранено для нее
      в полной целости.
      Льву Василичу было глубоко без разницы, что и сколько принесет на сей раз
      в объемистой сумке Даша, она же Наташа, она же племянница, она же
      студентка или кассир. Ему хотелось просто еще раз увидеть эту девушку,
      услышать негромкий грудной голос, и снова, как в тот раз, поежиться под ее
      оценивающим, внимательным взглядом. ТОТ раз – это когда они нос к носу
      столкнулись на опушке соседней рощи – он с корзиной толстеньких
      подберезовиков, она – с толстеньким пучком ровных ивовых лоз.
      Слегка покраснела, узнав, но глаз не отвела, лишь чуть посторонилась,
      словно пропуская на тропинку. Он кашлянул, кивнул на пучок: – Не много?
      Она покраснела сильней, но все-таки серьезно ответила: – Да, сегодня
      много.
      - Классика все-таки березовыми…
      Чуть пожала плечами: - Мне сказали ивовыми.
      - Ну, удачи тебе. И терпения.
      - Спасибо. И вдогонку он услышал: – А вы … хороший! Обернулся, чтоб
      переспросить, почему это вдруг стал «хороший, но она торопливо удалялась,
      аккуратно держа в руках «не березовые, а ивовые, которыми сказали»…
      «Старое и больное сердце» стучало в тот вечер сильно и старательно – но на
      улице так никто и не показался. А надеяться, что он через стены услышит
      звуки ивовых прутьев, было нелепо. Лев Василич это прекрасно понимал, но
      все же… все же…

                                                                                 
                                *..*..*

      … Лезть под нижние ветки смородины было трудно, Лев Василич сдержанно
      матерился, упрямо пытаясь довести начатое до конца. И вздрогнул, когда
      негромкий грудной голос послышался откуда-то сзади и сверху:
      - Давайте я обрежу… я умею!
      Неловко, из-под куста, обернулся.
      Даша.
      Прикусив нижнюю губу и чуть склонив голову, серьезно смотрит на него.
      Толстенная сумка – чуть дальше, на меже между грядками. Короткий плащик,
      открытые выше колен ровные аккуратные ножки в телесного цвета чулках,
      аккуратные полусапожки. Скромная, совсем обычная, невысокая пай-девочка,
      которая действительно может быть и студенткой, и школьницей, и кассиршей
      и… да хоть водопроводчицей!
      Выбрался из смородины, так же серьезно ответил:
      - Спасибо. Ты гибкая, у тебя и вправду лучше… но – пока давай в дом.
      Переодеться же надо. Или ты в чулочках таких по веткам полезешь?
      Даша сдержанно улыбнулась: - Конечно, переоденусь. Спасибо.
      В доме замялся, перебирая в уме и на вешалке то, что можно предложить для
      переодевания, она поняла правильно и снова мелькнула чуть виноватой
      улыбкой:
      - У меня костюм с собой, толстый, спортивный.
      - Конечно. Иди в комнату – распахнул дверь туда, где млела теплом
      небольшая, но добротная печка. – Кстати, пакеты или что там для Антонины,
      поставь вон туда, под лестницу. Не трону.
      Улыбнулась чуть шире:
      - Конечно, не тронете. Вы на алконавта никак не похожи.
      - Хм… А Антонина похожа?
      - Она и есть. – легкое пожатие плечами, как тогда, на опушке. – Чего самим
      себе врать…
      - Ладно, о третьих не будем, – изобразил нечто вроде полупоклона и, когда
      она вжикнула молнией на сумке, прикрыл дверь, предоставляя ей возможность
      переодеться.
      Даша так решительно взялась за дело, что ему оставалось только оттаскивать
      к костру ветки. А разговоры не клеились из-за какой-то растерянности и
      буквально висящей в воздухе недосказанности. Он не мог отвести взгляд от
      ее аккуратной гибкой фигурки, туго обтянутой теплым лыжным костюмом – и
      мужским своим нутром чувствовал, что девушка вовсе не играет телом, а
      действительно движется так, как ей привычно и как она умеет. И это еще
      больше сплетало в голове и воздухе вопросы: зачем ЭТО ей? В россказни
      Антонины он не верил ни секунды, а расспрашивать Дашу…Не то чтобы не
      хотел, а тем же нутром чуял: не надо.

                                                                                 
                         ***
      Так кошки, издали учуяв что-то новое или друг друга, настороженно
      принюхиваются-присматриваются, решая – перейти к активному шипению или
      временно отвернуться, делая вид, что ничего не происходит…
      Недосказанность лопнула у костра, куда он пытался свалить очередную охапку
      веток:
      - Ой, эти не надо!
      - Почему?
      Она опустила голову и чуть в сторонку ответила:
      - Это ровные и длинные… они для меня.
      - Ох, не сообразил. Извини. – И тут же кинул пробный камень: Антонина
      что-то про ремень говорила.
      Даша вскинула удивленный взгляд:
      - Ремнем? Если хотите, можно будет и ремнем…
      - Стоп, девочка. Давай так: я ничего пока не хочу. Ты сама мне скажешь,
      что, чего когда и как. Тогда и будем хотеть. Ладно?
      - Что. Чего. Когда. И как. – Она медленно повторила за ним, перебирая в
      руках тугие смородиновые прутья. – Спасибо.
      - О боже, сейчас–то за что спасибо?
      - А потому что среди вопросов не было «зачем и почему».
      Он не нашелся что сказать, да она и не ждала ответа, поправила
      выбивающиеся из-под шапочки волосы, и деланно засмеялась:
      - Давайте работать! А то я и так вам все планы сломала. Придется еще и за
      нарушение планов… наказывать.
      - Ничего, - пробурчал, удивляясь своей собственной догадливости и снова
      интуитивно чувствуя, что попал в верный, совершенно правильный и желанный
      ей строго-ворчливый тон:
      - Ничего, девочка ты крепкая, выдержишь.
      Теперь она засмеялась без напряжения.

                                                                                 
                              * * *
      А две кошки сошлись на пару метров и снова смотрели в стороны, лишь
      изредка, нервно и предупреждающе, дергая кончиками хвостов.

                                                                                 
                              * * *
      В доме не дала ему даже хлеба нарезать, махнув рукой в сторону плохо
      подстроенного телевизора: – Ужин женское дело… Отдыхайте! Я быстро.
      Управилась и вправду быстро, краснея от его одобрительного взгляда и
      редких благодушных слов. Только один раз, совсем засмущавшись, сказала:
      - Меня нельзя хвалить…, - Отрезала заранее возражения: – И вправду нельзя!
      Вы лучше… ругайте. Или потом, – запнулась, - коротко вздохнула и
      договорила: – или потом – добавьте наказания.
      - Кстати, насчет этого дела… - она замерла, выжидательно глядя на него.
      Теперь настала его очередь так же коротко вздохнуть и довести фразу: –
      насчет наказания. Может, чего приготовить надо? Я же тут не очень.
      - У вас все есть, - ответила серьезно, слегка понизив и без того грудной,
      какой-то обволакивающий голос, - даже лучше, чем у Антонины. У нее
      скамейка ужасно неудобная, а у вас такая лавка классная…
      Лев Василич оглядел натопленную комнату, и Даша тут же подсказала:
      - Не тут, а на вашей веранде.
      - Там же нетоплено! – удивился хозяин. – Что веранда, что улица!
      Она снова слегка пожала плечами, а Лев Василич упрямо уточнил:
      - На градуснике почти ноль… Заледенеешь!
      Опустила голову, покорно вздохнув: – Если там неудобно, тогда скажите,
      куда.
      - Нет-нет, я не про неудобство. Но ведь холодно же!
      Она смолчала. И Лев Василич, в сотый раз удивляясь сам себе, снова свернул
      на самый верный в этот вечер тон:
      - Хотя ты права. Не спать же! Накажу так, что дым пойдет! Вспотеешь,
      проказница… кстати, насчет «спать». Кровать выбирай любую – у меня, как
      видишь, роту положить можно…
      Насчет роты он слегка приврал, но три хорошие кровати в теплой комнате
      имелись – любил он все делать основательно и с запасом, хотя ситуацию с
      таким количеством гостей давно уже одинокий Лев Василич представить себе
      не мог.
      Даша легко кивнула, но на всякий случай уточнила:
      - А я вас не подставлю?
      - В смысле?
      - Ну, когда у Антонины ночевать, то никто ничего не скажет. А если у вас
      остаться…
      - Мне плевать, кто и что скажет. Это во-первых, во-вторых, я уже не в том
      возрасте, чтобы меня молодая девчонка пугалась
      - Я не пугаюсь, я..
      - Цыц! – И в-третьих, на улицу выглянь – на всех дачах если три огонька
      отыщешь, и то много. Конец сезона! И чтоб не перебивала старика – добавлю
      тебе,… подумал – пять!
      Покраснела, кивнула, и отвернулась к столу, где колдовала над колбасой.
      – Простите. Не буду перебивать. Я поняла, пять… дополнительно.
      - Вон на той кровати постелим тебе. У печки. Там теплей.
      Скрипнул дверкой раздолбанного буфета:
      - Даша, а ты как, сто грамм на душу населения примешь?
      - Я не пью водку – покосилась на бутылку в его руке.
      - Не беда, я тебе наливки достану. Хорошая, сладкая.
      - Спасибо. Немножко можно.
      Помолчал, снова наслаждаясь давно забытыми ловкими, аккуратными движениями
      юной хозяюшки – Даша…
      -Да?
      - А почему ты мне тогда, на опушке, спасибо сказала?
      - А за то же, что сегодня.
      - ?
      - Потому что без «почему» и «зачем».
      - Гм… понял. Намек очень даже понял. – Не дожидаясь закуски, слегка тяпнул
      водочки, - Но… но ведь рано или поздно все равно всплывет и это «почему» и
      это «зачем».
      - Может, и всплывает. – слегка пожала плечами.
      - А у Антонины уже всплыло?
      - Нет. Ей соврать все что угодно, она и рада верить. Ей же по фигу, сами
      знаете.
      - А мне не соврать?
      - Просто не хочу.
      - Хочу-не хочу… Садись ужинать, с пустым пузом у нас девок не порют.
      Она снова отмолчалась и даже почти не покраснела.

                                                                                 
                           * * *
      Кошки осторожно принюхались, шевеля усами…

                                                                                 
                           *..*..*

      Докурил, привычно утопил огонек в баночке у крыльца, поежился и вернулся в
      дом. Только что выставленная лавка мрачно холодела посреди веранды – с
      одного из краев свешивалась на пол толстая веревка. Отыскали ее вместе,
      причем Даша сразу отказалась от нейлоновых и аж прикусила губу, когда
      увидела эту – тяжелую, мохнатую, в пятнах сырости. – Настоящая… старая…
      - Да и я не молодой – попытался то ли пошутить то ли подтолкнуть к
      разгадке Лев Василич, но она не приняла игру слов и снова (уже привычно)
      пожала плечами: – Я не про то
      Не стучась, вошел в теплую часть домика и снова напомнило о себе «старое и
      больное сердце» - она стояла спиной к нему, перебирая у стола те
      смородиновые прутья, что сохранила от костра. Счищала почки – и не
      обернулась, только зябко поежилась и слегка напряглась: возле своих
      будущих розог она стояла… нет, не голая. Это скорей можно было назвать
      «готовая» - очень короткая, какая-то детская маечка едва до середины спины
      и узкие легкие трусики, причем «готовность» девушки обозначили именно они
      – спущенные к самым коленкам, беспомощным легким клочком подчеркивали ее
      круглые, даже на глаз тугие половинки.
      С каким-то внутренним удивлением он почувствовал, что не надо входить ни в
      какую роль. Словно от века сидела в нем, без игры вырвалась
      деловито-ворчливая интонация:
      - Как на охоту идти, так собак кормить. Раньше розог не могла наготовить?
      Высеку, какими есть!
      Даша чуть вздрогнула, опасливо провела рукой по несчищенным с прутьев
      почкам и покорно прошептала:
      - Простите…
      Взяла в руку весь пучок, в пол-оборота головы спросила:
      - Мне… уже на лавку?
      - Пойдем!
      Он даже не понял, как она почти не двинув бедрами, переступила через
      упавшие на пол трусики. Шагнула к дверям и замерла, остановленная
вопросом:
      - А майку я сам с тебя снимать буду? Задница голая, оголяй и плечики!
      Девушка как-то неловко наклонилась, опуская на пол пучок прутьев, взялась
      руками за краешки майки и лев Василич вдруг услышал свой голос все с теми
      же интонациями:
      - Ты розгами-то не кидайся! Подыми, зажми помеж ляжек! Плотней! Вот теперь
      заголяйся, как положено!
      Потом все прошло как в стоп-кадрах какого-то фильма: девушка покорно
      подняла прутья, зажала их своими аккуратными, стройными ножками. Концы
      прутьев нелепо и стыдно торчали между половинок голого зада, она повела
      бедрами, поднимая руки к майке. Потянула ее, снова повела бедрами и вдруг
      с коротким, нутряным стоном буквально упала на колени, рассыпая по полу не
      коснувшиеся ее тела прутья. Мелькнули ладони, плотно сжатые между ног,
      резким изгибом сыграла тонкая спина и хриплый, долгий с тон с нервным
      движением пальцев…
      Последний стоп кадр этой хроники – ладони, прижатые к лицу и сдавленный
      плач. И слова, туго пробивающееся сквозь пальцы и дрожащие губы: –
      Простите… так стыдно… не смогла…
      А дальше уже кинолента неспешно пошла снова – одеяло, наброшенное на
      плечи, Даша, завернувшаяся у стола, рюмочка обещанной наливки и красные от
      слез глаза, упрямо прилипшие к полу.
      - Ну, все… все… не надо… не стыдись, девонька. Я же все понимаю я хоть и
      старый, но не тупой…
      Снова короткий, но уже затихающий всхлип и несмелая, какая-то детская
      улыбка:
      - Я сейчас… сейчас снова… Меня так здорово еще ни разу не готовили… и
      мужчина… и мы пойдем меня пороть… ладно?

                                                                                 
                              * * *

      Они еще не терлись мордочками, эти две почти незнакомые кошки. Но когда
      маленькая ткнулась в бок, старшая сделала вид, что продолжает дрыхнуть –
      ну тыкайся, места что ли жалко…

                                                                                 
                              * * *
      Они еще не могли говорить про такие таинственные «что», почему», «зачем» и
      «как», но Лев Василич опять уловил момент – как раз тогда, когда Даша в
      неспешном разговоре «ни о чем», все так же кутаясь в одеяло, глянула на
      лежавшие у стола прутья.
      Вытащил сигареты, помял одну, обронил мельком «в доме курить не приучен» и
      сказал:
      - Пока курю, успеешь почки посрывать. а то и впрямь не дело – лишнего кожу
      портить. Да, и еще одно – Это уже от дверей, в ответ на согласный и
      чуточку поспешный Дашин кивок: - Трусики-то надень… Я сам скажу, когда
      оголяться.
      И вышел, не смущая разглядыванием ее реакции.

                                                                                 
                             * * *
      Подвинулась поудобнее кошка, чувствуя на боку теплую мордочку новенькой…

                                                                                 
                             * * *

      Вернулся, одобрительно хмыкнул, оглядев послушно стоявшую у стола девушку:
      одеяло аккуратным квадратом на кровати, трусики туго на тугих бедрах,
      пучок прутьев на протянутых вперед ладонях.
      - Вот и умничка. Вправду – умеешь!
      Подошел ближе, взял протянутые розги, тяжелым взмахом взвесил пук в руке,
      искоса глянул, как сдержанно ответили на звук шипящих прутьев ее бедра.
      Она смотрела не на него – на прутья, на его руки, нервно покусывая нижнюю
      губу. торчком вспухли темные соски, туго втянулся, врезался в тело
      скромный треугольник тонких трусиков.
      Подождал еще с пол-минуточки, неспешно помахивая прутьями, то выравнивая
      концы, то снова взвешивая в руке - пока ее дыхание не стало сбиваться на
      прерывистый ритм и лишь тогда кивнул головой на двери:
      - Ну, пора и ответ держать. Проходи, девочка.
      Она вскинула руки, отвела с плеч назад густые темно-русые волосы и, сцепив
      пальцы на затылке, прошла вперед. Он подивился такому движению рук, потом
      сам себе кивнул головой – не прикрывается, в стыд не играет, но тюремную
      девку не играет – причем так привычно руки на голове, что…
      А что «что»? Ей-то куда привычнее – у одной только Антонины почитай
      сколько была… И ведь не спросишь, где еще была, как и с кем! а может, и
      спросишь? Может, и спросишь, но все одно не сейчас…

                                                                                 
                             * * *
      Подобрала лапы старая кошка, словно обнимая новенькую. Ты почти уже было
      мурлыкнула, но просто подалась ближе к теплому боку, благодарно
      свернувшись охотным клубочком.

                                                                                 
                             * * *

      - Ложись.
      Она словно в раздумье замерла у длинной, добротной скамьи, давно
      холодевшей посреди веранды.
      Чуть хрипнул грудной голос:
      - В… трусиках … ложиться?
      - Еще пять за вопросы. Ложись, негодница!
      Чуть свела лопатки, еще помедлила, потом оперлась руками о лавку, гибко
      протянулась на ней и зябко поежилась – от плеч к ногам. пробежали мурашки,
      сдержала дыхание, привыкая к холоду стылого дерева. Лев Василич положил
      розги на табуретку, аккуратно спеленал кисти тонких рук. Плотно, но не
      больно стянул узел, выровнял руки девушки и словно между делом спросил:
      - Два раз по пять – это моя добавка. А чему добавлять? Сколько до меня
      нагрешила, девица-красавица?
      - Семьдесят – глухо, не поднимая лица, уткнувшегося между рук, ответила
      Даша.
      - Лев Василич аж присвистнул:
      -Семьдесят прутов… это… Хм, да, ну, тебе видней, коль наказана. Со всеми
      моими как раз сто.
      Она вскинула было голову, но замерла в настороженном движении, прошептала
      вопрос:
      - А почему еще… добавили?
      - А сама знаешь. Розгой сечь, это тебе не сласти помеж ног ловить. Что, не
      так?
      - Да, - Покорно расслабилась, подставляя под веревку стройные ножки.
      Накинул было петлю на щиколотки, потом ругнул сам себя. Положил ладони,
      несильно, с намеком, на девичий зад, подивился – тугая что на глаз, что
      под руками! Чуть дрогнули в ответ половинки, увязанные тонкой тряпицей
      трусиков, согласно и послушно дрогнули. Смелее провел ладонями, ощущая
      горячее тепло по сердцу и прохладу горячего тела под руками. Пальцы под
      резинку, ворчливый вздох – вот дел у меня больше нету, как твою задницу в
      полосы высекать. Шелест ткани, скользящей по бедрам, послушное движение
      ног и ладони уже на щиколотках. Чуть-чуть потянул, намекая: врозь вязать
      позволишь? Нервно дрогнули ноги, прижалась плотнее к скамье – понял.
      видать, не сейчас. Или не сегодня. Или потом, или…
      Снова петля, снова оборот веревки, снова узел. Потянул, выровнял, не
      сдержался еще раз огладить голый горячий зад с прохладной, чуть
      присыпанной мурашечками кожей. И сам снова поежился – говорил, в теплой
      половине надо! Простынет, дурочка голая…
      Встал ровно посередине у скамейки, наощупь, не отрывая глаз от тела,
      выбрал три прута. Выровнял, еще разок по воздуху посвистел – едва заметно
      напряглась, собираясь с силами, Даша.
      примерился, сглотнул, прогоняя волнительных хрип из горла:
      - Ну, свои грехи сама знаешь. Считать буду сам. А ты знай себе терпи,
      девочка. Готова?
      Молча, всем телом ответила – да.
      Вот и хорошо-о-о! – «О»-окнулась последняя буква, перешла в легкий свист и
      стежок прута по голому.
      Почти не дернулась девушка, нервно сжимая пальцы стиснутых рук. Неспешно
      проступили красные полоски, разделив голый зад на верх и низ – а вот
      поверху можно и посильней-й! А вот пониже еще посильнее-е! И вот так –
      ага!
      Вон оно, когда тебя пробирает – примерял силу, пробовал, смотрел - стегал
      размашисто, словно сам чувствуя ее тело – стылость скамейки под набухшими
      сосками, втянутый живот, горячие ляжки и растущий желанным свистом огонь
      дрогнувшего зада.
      С десятого (с десятого?! вот дурак старый, со счета-то сбился! может, семь
      а может уже все двенадцать! Дурило ты эдакое, голых девок не видал? Делом
      занимайся!) девушка вскинулась, мотнула головой, на миг показав плотно
      стиснутые губы и тени от пушистых ресниц на пухлых, почти детских щеках.
      - Несладко, знаю… вижу…но ведь надо… - говорил то ли ей, то ли себе,
      вскидывая вверх новую тройку прутьев. – На-адо! Заслужила! Терпи, говорю!
      Вооот! Руки держи впереди, не трогаю я тови титьки! – а красные полоски
      охотно и торопливо пухли-рисовались, еще раз и еще, на гибкой тонкой
      спине.
      Не меня прутьев и даже не меняя позы, вдруг расчеркнул не по заду, а по
      верху круглых, сочно-белых ляжек – с шипением легла розга, с нутряным
      шипением-стоном вцепилась зубами в веревку девушка, вскидывая вверх бедра,
      поджимая вперед коленки и так же высоко, оттянув носочки, поднимая ноги.
      Замерла в этой позе, такой неудобной, такой страстной, такой послушной и
      больше не двинулась, словно мрамором тела принимая подряд еще два раза –
      там же по самому-самому верху ляжек, и только прутья кричали телу :
      «Н-на!» и только зубы впивались в веревку: «м-м-м…»
      Отбросил ставшие уже ненужными розги, сильной лдоанью прибил ее зад к
      скамье, надавил, бьющуюся, стонущую, принимал руками долгий, благодарный
      оргазм сжатого добела тела, нервами напряденных ног и тягучего,
      бесстыдного стона.
      Отпустил руки, только когда уже и сама затихла, расслабила мертво сжатые
      ягодицы, мотая головой от стыда, снова ткнулась лицом между рук.
      - Ну-ну… все хорошо… Все хорошо… погоди, помогу, отнести в дом…
      Помотала головой, пряча лицо и голос:
      - Не надо… я сейчас сама.
      - Сама-сама… - Ворчал, распуская узел на ногах. – Какие мы тут
      самостоятельные… - глушил ворчанием ее стыд, пеленал заботой ненужных
      мимолетных слов. Потом коснулся пальцами, провел от шеи к бедрам:
      - Ладно, сама так сама. Я курить пойду. Вставай, как сможешь.

                              * * *

      Когда пришла в теплую половину, благодарно кивнула: на печке
      распростерлось, нагреваясь, знакомое уже одеяло. Завернулась, смущенно
      пошутила про отступающих французов, присела рядышком на кровать: Лев
      Василич старательно смотрел какую-то хрень по шипящему черно-белому
      телевизору.
      Прижалась тесней, снова обернула его старое больное сердце грудным
голосом:
      - Простите…
      Василич коротко вздохнул, нервно притушил едва прикуренную сигарету (вот
      разошелся, уже в доме смолокурю!), и успокаивающе потрепал по волосам:
      - Не за что. Все нормально, Дашенька.
      - Я думала до конца продержусь, а тут…
      Сильней прижал ладонью голову:
      - Все, все… не трать слова. Все хорошо, все как надо, все путем.
      Согрелась, французка отступающая?
      - Ага!
      - А чего не одеваешься? – вопрос-намек. Вопрос-надежда.
Вопрос-предложение.
      Коротко вздохнула. Даже в полумраке от неровного экрана телевизора
      пробился смущенный румянец на щеках -ответ-признание, ответ-согласие
      - Так не было же… ста!
      -Вот и хорошо. Ложись как вот сюда. Гляну, не сильно я тебе разрисовал.
      Подалась под руками, не мешала развернуть одеяло. Так же повинуясь рукам,
      протянулась ничком – уже не на скамье, на кровати, снова чувствуя, как
      вминают шершавое одеяло вдруг вспыхнувшие соски. Не сдержалась, тихо
      застонала, когда прошлись по припухшим полоскам мозолистые руки, а он даже
      не утешал – понял, что не от боли стон-просьба, стон-прощение.
      Неумело, но старательно массировал плечи, расслабленную спину, тугую
      сладость послушных бедер, пошлепывал:
      - Сам знаю, что не было ста. Вот и проверим, как ты счет вела, честно ли…
      Сколько дано было прутиков?
      Смущенно засопела в одеяло:
      – Ничего себе прутиков! Думала, пополам попу разрежете!
      - Так уж и разрежу! – довольно засмеялся, радуясь, что выбрал и верную
      силу, и верный хлест розги. – Говори давай, сколько осталось!
      - Еще двадцать три! Бедная, несчастная Даша… - охотно напряглась под
      строгими руками, ответила изгибом бедер и повторила уже не стыдливым,
      громким шепотом: – Еще двадцать три!
      Замерла, как и его ладони точно посередине бедер. Прижал, словно боялся,
      что убежит, вырвется из рук послушное тело нежданного подарка:
      - Сорок три, бесстыдничка ты моя… Сама знаешь, почему снова двадцаточка.
      - Знаа-аю… Да…
      - Погоди, торопыжка!– Чуть сильнее придавил, когда попыталась встать и
      послушно идти на веранду. Не спеша, впитывая пальцами ее тепло и желание,
      помял не так уж и сильно сеченый зад:
      - Но знай, девочка – коли увижу, что опять… ну, знаешь сама… не обессудь.
      Ножки разведу и с хорошенечким потягом! Три раза!
      - Да.. Три раза – эхом голос, эхом сладкое сжатие бедер, эхом тело под
      руками.
      - А то развела тут… Превратила, понимаешь ли, порку в сладости… - ворчал,
      почти уже щекоча усами тело. – Знаешь, сколько надо таких вот дашек
      воспитывать да учить?
      - Знаааю…
      - Ничо ты не знаешь… да и сезон дачный к концу. Не забыть бы скамью домой
      отвезти. Чует мое старое больное сердце, она нам еще пригодится в
      городе-то..
      - Пригодится! – эхом голос, эхом сердце. И внезапным спазмом слез в
      одеяло, без стыда и без смущения: – Как же я тебя искала!

                                                                                 
                                      * * *
      Пушистая молния метнулась в угол, затих придушенный писк. Зажав в зубах
      добычу, молодая кошка важно подошла к лениво лежащей старшей. Положила
      мышь у морды, села, облизываясь. Та тронула лапой и тихо муркнула. Ладно
      уж, будем жить вместе… Сезон нынче долгий будет.

  ________________________________________________
   А-Викинг и Бунт.

(вместо предисловия. Данный «киносценарий» был написан пару лет назад под впечатлением просмотра тематической видеопродукции одного издания и предназначен для другого сайта, но учитывая патриотические чувства я решил обнародывать «сие» здесь. «Сценарий» приводится в сокращении с удалением «плохих» слов и некоторых ФИО)

                       « Пансион благородных девиц-next  или Всех не перевешаете   »
                                         (потуги на написание киносценария)

   ( Перевод с русского на Deutsch  и в обратном направлении автора. При обратном переводе проделана коррекция некоторых "смачных" выражений)
     
                                                       Повящается «кинематографистам» издания
                                                                     «@@@@@@@»

                                        Сцена  еins

    Поздняя осень 43 года...Небольшой белорусский городок захваченный немецкими оккупантами...В бывшем здании коммуны пролетарских воспитанниц имени Розы Люксембург ( до революции пансион  благородных девиц)  расположена немецкая комендатура...Откуда то из подвала доносится громкое пение «Орленка».
       Сумерки... Плохоосвещенная классная комната на стенах которой заметны портреты
Геродота,  Ломоносова, Ньютона, Эйнштейна и «В.Н». За бывшим  преподавательским столом с остатками деревенской трапезы ( яичная скорлупа, надкусанная головка чеснока, хвост обглоданной селедки, бутыль недоспелой браги) два немецких офицера режутся в  подкидного «дурака»...

-  Ты Штольц, опять есть дурак ! Еще раз дурак и ты идти в подвал ...Ты есть давно не порол этих фрау....
    Лейтинант Штольц раздосадовано кидает карты на стол , сопровождая все чистейшим русским матом
-  Фридрих я не есть дурак...Мы здесь все есть дурак ! .Зачем мы захватывать этот ё@@@ ...пансион..? Зачем мы брать плен эти @@@.... фрау ?
-       Штольц мы  думать что они есть связаны с партизанен....Мы поймать их две недели и все это время они так и не говорить нам где есть партизанен !  О майн, готт !!! Я их матку...
- Три, обер-лейтенант...Три...
-  Што есть три ?
- Есть три недели, обер-лейтинант , @@@@ твоя матка....
- О майн готт ! Что мы говорить командывания ? Они послать нас на @@@@...если мы говорить что мы ничего не знать...
- Я, я  обер-лейтенант...
В комнату вползает заляпанный кровью молоденький унтер...Он без сил падает на лавку и охрипшим голосом затягивает «Катюшу»...Обер-лейтенант с сочувствием смотрит на него...
-  Я не удивляться если завтра Ганс убегать на фронт...Мой бедный зольдатен три неделя без отдых и сон...Мой зольдатен петь руссиш песня, ругаться по матке, пить руссиш водка и кушать этот  @@@.. чеснок...Они почти забыть дойч...Прошлый неделя цвай сбежать на фронт.. О майн гот, я есть сходить с ума !
-  Фридрих , надо опять говорить с партизанен...Надо говорить, что у нас есть их пленные...
-  Штольц, не надо парить мозги, я есть говорить цвай день  назад с их командиром. Он ничего не хотеть знать...Он  говорить, что русский в плен не сдаваться...Он говорить, что эти фрау не есть их проблема, а есть наша проблема. Я отказываться  понимать ! Я ничего не понимать Зачем мы брать в плен этих фрау ?
    Штольц расталкивает молоденького унтера...Тот с трудом отрывает от стола свою голову и с не пониманием смотрит на старших офицеров....Следует бессвязный набор слов из русского фольклора...Сказав, все что он хотел, унтер достает из кармана скомканный листок бумаги....
- Што есть такое ? Это есть план партизанен отряд ? Ганс, што есть это ?
-  Нихт....Нихт...Это есть список пытка, который они желают получить...Они говорить что им надоела порка...Они говорить мы не уметь пороть...Они говорить надо много пытать. Я их пороть, я их сильно пороть, а они есть петь песня и ругаться матка…Пошло все  в @@@@@...Я есть хотеть на фронт...
Обер-лейтинант разворачивает листок бумаги и читает содержимое...Через пару минут он бросает листок на стол, хватаясь за голову....
-  Я есть офицер рейха , я не есть садист...Это есть средневековый инквизиция...Ты читать што они пишут ?! Ты читать ?!
Лейтенант Штольц откладывает колоду карт и подносит листок ближе к глазам...По мере чтения он приподнимается над скамьей, стирая ладонью пот со лба...
- Я знать наизусть Гете и  Гейне...Я играть скрипка Моцарт и Штраус...Нихт ! Эти руссиш фрау есть загонять нас  гроб ! 
Листок бумаги вновь падает на стол. Штольц начинает сдавать карты...Фридрих наполняет жестяные кружки мутной брагой.
- Если мой фатер знать, что я играть в карты «русиш дурак» он думать я сходить с ума...Он думать  я воевать, а я…. (вновь следует бессвязный текст, изобилующий русским матом)
На некоторое время офицеры замолкают и лишь похрапывание Ганса нарушает тишину...
   Внезапно дверь открывается и на пороге появляется «унтерша» Барбара...Одернув короткую юбку она походкой прожженной бандерши вразвалочку подходит к старшим офицерам...
- Мужики,  куревом ,в натуре,  не богаты ?
           Штольц лезет в карман и извлекает из него жменю махры...
-  Ты есть много курить, Барбара ! Ты забыла, что ты есть дочь рейха, а не торговка с этого как  там.. ну . ну....
-      Привоза , в рот ему дышло – подсказывает Штольц
-      Я, я Привоз…Ты забыть что ты есть истинная арийка и дочь великого рейха !
-      Харе базар ! – перебивает старшего по званию Барбара сворачивая кулек из брошенной записки с перечнем пыток и ссыпает в него махорку ,- Блин с этими су@@.не закуришь...Они шас опять говорить, что Ганс есть плохо их пороть...Они говорить, что если у нас кончится розга они есть сами нарезать...Они есть писать наш командывания, что их очень плохо пытать...Они говорить...
-  Да пошла ты к @@@@  матери ,- срывается Фридрих, - Я хотеть видеть командир
        партизанского отряда...
- Я есть его тоже хотеть видеть, - слегка краснея говорит Барбара, в очередной раз  поправляю юбку.
- Ты прошлый раз плохо говорить с ним...Ты объяснять ему про пленный ?! Ты говорить мы их пытать ?! – грозно произносит Фридрих, - Мы брать в плен их руссиш фрау, а они забить на них @@@...
-  Я говорить, я говорить...,- оправдывается Барбара.
- А он ?
-  Он говорить, што возьмут свои фрау, если мы есть пустить под откос эшелон  техника и зольдатен...Он говорить, что мы должны быстро думать, а то мы есть капут…
           Фридрих отрывает от стола сжатый кулак с оттопыренным указательным пальцем
        и бьет ладонью по своему предплечью
-  А вот уж @@@ им !!! Сегодня мы есть пускать под откос эшелон, завтра взрывать мост...Я есть предлагать гнать их шея...Пусть идут на  @..., на  все четыре сторона...Я хотеть воевать с настоящий зольдат...Мы их пытать три неделя, ничего не узнать и выгнать..?! .А если они никуда не хотеть уходить? Если мы их выгнать а они стучать на нас штаб дивизия ? Тогда нам есть точно  капут !
    Фридрих в очередной наполняет  кружку брагой и выпив ее залпом затягивает «Черный ворон»...Штольц положив свою руку на плечо обер-лейтинанта подхватывает песню...
        Допев песню до конца офицеры некоторое время тупо смотрят по сторонам, словно
        пытаясь найти какой то выход.
-  Я есть знать ,что надо делать ! Я есть знать…– вскакивает со своего места Фридрих, - Они есть нам все сказать !
- Что ты хотеть делать ? – с удивлением смотрит на него Штольц.
   Фридрих подходит к стене и останавливается напротив портрета «В.Н».
-  Ты знать кто это есть ? – спрашивает обер-лейтинант, -Это есть их ...
           Фридрих замолкает и многозначительно поднимает указательный палец к потолку...
- Ты хотеть сказать это есть их готт ? – продолжает удивляться Штольц...
- Я, я...Они есть ему молиться – уверенно произносит Фридрих, снимая портрет со стены- Я есть отправить этот портрет в Берлин...Это развязать их язык !
- А говорил, что ты не есть садист – со вздохом произносит Штольц

                                                    Занавес
     
                                                  Cцена zwei
     
     Вновь  поздняя осень 194..года...  Все тот же небольшой белорусский городок...Полуразрешенное здание коммуны пролетарских воспитанниц имени Розы Люксембург  в которой  еще,  судя по накренившейся табличке ,  расположена немецкая комендатура ... В одной из уцелевших комнат за по разные стороны грубосколоченного стола сидят несколько человек. Двое из них отдаленно напоминают немецких офицера . Бывшие мундиры скорее напоминают лохмотья, а впалые щеки покрыты густой  «растительностью». .На противоположной стороне от них сидит крепкосбитый  бородатый мужичок со сдвинутым на- бикрень ушанкой...На ушанке прилеплена  большая пятиконечная звезда. Одной своею рукой бородатый мужик сжимает граненный стакан, а другою прижимает к себе пьяную вдрызг Барбару...
         Некоторое время все молчат...После некоторой паузы бородач снимает с плеча Барбары свою руку и хлопает ладонью по столу. Немецкие офицеры вскакивают из-за стола, но спустя некоторое время вновь садятся на место. Барбара ,оставшись без «опоры», беззвучно  заваливается на бок...
-  Ну, чо мужики делать будем с «этими» ...? – сдвинув брови произносит бородач.
-  Мы не знать , что делать... Мы давно не знать, что делать – сбивчиво произносит Фридрих, - Ты обещать  забрать их к себе в отряд ...А вы нихт...Они ни х@@@@а не знать где есть ваш долб@@@ый отряд
- Блин, чукчи, когда вы нормально по-русски научитесь объяснятся – с недовольством произносит бородач, приподнимая упавшую Барбару, -Столько лет в России, а язык не выучили...
При этом думает про себя « Я уж сам ,на хрен , забыл где последний раз находился мой отряд, а что уж говорить про этих баб...»
-  Мы есть учить, м@ть вашу...Ваши фрау ничего нам не говорить...Мы давно потерять всех наших зольдат...Мы делать все  что вы хотеть – вступает в диалог Фридрих с выражением явного недовольства, - Мы есть пусть под откос два наших эшелона...
-  Три...- поправляет его Штольц
-  Я,  я...Мы есть пустить под откос три эшелона , мы есть клееть весь город ваш долб@@@ый листовка, мы есть взрывать наш комендатура... Мы есть...
-  «Мы есть, мы есть...» – перебивает бородатый мужик, - Раньше надо было « мы есть», тогда  когда я вам говорил , а вы все торговались и рядились ! Предупреждал я вас что бы быстрее думали, говорил вам, что добром все это для вас не кончится ! Вот теперь и расхлебывайте кашу которую заварили , фрицы недобитые !
            Бородач встает из-за стола и начинает ходить по комнате с видом философа...Слышенскрип двери...В проеме появляется женское лицо:
- Вы ,cябры ,сегодня ужинать то собираетесь ? Мы вам тут бульбу на шкварках пожарили  –  робко спрашивает незнакомка, - А опять сил что бы нас пытать опять не будет...
            Штольц  вздрагивает и  начинает судорожно крестится...Фридрих, матерясь про себя хватает со стола кружку и швыряет ее в направлении двери...
- Сгинь лярва !!! – грозно топает ногами Фридрих , - Сколько раз я есть говорить что есть надо стучать !!! А еще есть благородный фрау !!!
              Дверь захлопывается...На некоторое время в комнате вновь восстанавливается  полная тишина... Однако все это длится не долго...Дверь внезапно с шумом распахивается и в  комнату верхом на деревянной конике влетает молодой пацаненок ,чем то напоминающий «батьку» . Пацаненок лихо , размахивая деревянной саблей, доскакивает до середины комнаты... Заметив, сидяших за столом взрослых  пацаненок от неожиданности широко раскрывает  рот, а за ним и глаза, которые вот-вот готовы выскочить из своих орбит.
      Почесав свой затылок , пацаненок с удивлением произнесит:

            - Дяденьки , а чо вы тут делаете ? Война то давно кончилась….

                                                Занавес

                                              Cцена  drei                 

   Еше N лет спустя...Поздняя осень...Небольшая деревушка на границе между Белоруссией и Россией...Крестьянская изба...Где слышно пение «Косiв Ясь конюшину» За столом сидят два хмурых, подвыпивших мужика...Если присмотреться то в них можно узнать Фридриха и Штольца. Только сейчас они конечно не Фридрих и Штольц , а Федько и Панас.
  (  Все диалоги произносятся на белорусском языке) . Их смысл сводится к тому, что бригады возглавляемые Федьком и Панасом не выполнили план по сбору бульбы и теперь им грозит крупный разнос со стороны председателя колхоза а в прошлом командира местного партизанского отряда. Но больше всего Федько и Панас боятся того разноса который устроят им их жены если с них урежут трудодни. Командир партизанского отряда теперь председатель их колхоза, а унтер-офицер Барбара его супруга…Но это еще не самое страшное.. Самое страшное кем теперь приходятся им их бывшие пленные фрау…Федько время от времени с тоскою в глазах смотрит на стену, где на крючке висит широченный ремень…Панасу видимо этот «пейзаж» тоже не « по вкусу»…
       -  Ну що Федько заспiваемо ?
        - Тiлькi дуже тихо, щоб нихто не услихав…
  «Бывшие»  фрицы , озираясь по сторонам, залезают под стол и шепотом начинают петь
           « Дойчен зольдатен ,унтер-официрен….»

    Камера перемещается во двор где  повзрослеший  пацаненок @@@@@@ гоняет в хоккей с бульбой…

                                                                                                   Serge de K

                                                                                             Der Аpril , 2005

«  Не Дама с со(а)бачкой ( совсем не по А.П. Чехову)»

                                   (не рассказ а только набросок )

                                                                                              Людей теряют только раз,
                                                                                              И след, теряя, не находят,
                                                                                              А человек гостит у вас,
                                                                                             Прощается и в ночь уходит
                                                                                                              Г.Шпаликов

«Он обещал приехать во вторник….Да, во вторник…..Он обещал….Сегодня…Сегодня, уже суббота….И ни одного звонка…Ни одной «эсэмэски»….Ну почему? Почему ? Ладно, еще пять минут и … »
   Она посмотрела на часы….Начало первого…Ночи….Еще несколько минут и последняя
электричка метро растает  в чреве тоннеля, а толстомордая  тетка около турникета вновь сочувственно разведет перед нею руки….
    «Жду еще минуту…Нет ,две…»
   Кисть руки в очередной раз изучила содержимое сумочки….
    «Да  фиг с этим метро! Уеду на такси…Может он все таки…»
    Пятый этаж, первое , второе окно слева..

    « А этот мужчина ,выгуливающий собаку, меня уже  знает…Прежде чем нажать кнопку домофона обязательно поздоровается, а  потом пожелает спокойной ночи…Кому то может быть она и будет спокойной, а кому то ?  А он кажется и не спешит….Да  и его собачонка то же не особо торопится к своей миске…Как ее там ? Кажется Вильма…»
   Она еще раз посмотрела на часы…
«Суббота….Нет, он видимо все таки решил остаться на выходные…Значит до   понедельника…Может быть все таки еще раз перезвонить ? А вдруг ? »
   «Контрольный выстрел» перед обратной дорогой… Дорогой по ту сторону которой
ее Никто не ждет…

   - Извините, у Вас случайно нет зажигалки ?
    От неожиданности она даже вздрогнула….
   - Да, вот ,извините, где то посеял  свою …. даму выгуливая…
   «Видимо все таки хотел сказать «сучку» , но в последний момент сказалось  воспитание»
- Извините, я не курю…Точнее бросила…Год назад…
  ОН попросил вот  она бросила…Не приказал, а вот именно попросил…
   - Ну тогда еще раз извините….
   «Сейчас он пожелает мне спокойной ночи и…»

   - А Николая Петровича, Вы зря ждете, -произнес мужчина с собачкой подходя к домофону.
   - Зря ??? Почему зря ???
   - Николая Петровича сегодня не будет…
   - А Вы знаете, я почему то так и подумала
   - Но его не будет и завтра…
   - Конечно же завтра ведь воскресенье-  слегка обрадованная своей догадкой произнесла девушка….
   - И не только в воскресенье….Он уехал….
   - Уехал ??? Ну, да он уехал….Он мне говорил….Он обещал что вернется  во вторник.
    Мужчина с собачкой сделал шаг назад , решив на время забыть о местонахождении домофона
   - А, извините, он не говорил в какой конкретно вторник он вернется….У нас ведь в году триста шестьдесят пять вторников….А раз в четыре года случаются исключения…
   - Я знаю…Знаю….
     Ей с трудом удалось сдержать слезы…Слезы,  от которых ОН пытался ее отучить.
Пытался, но всякий раз этих слез становилось все больше и с каждым разом они казались  ей все более солеными.
  - Так его сегодня точно не будет ?
  - У меня есть сомнения, что его не будет здесь и через год, и через два….Я не знаю вернется ли он вообще в этот дом…Он разве ничего Вам не говорил ?

…В ту ночь…В ту последнюю ночь ОН практически вообще не говорил с нею…Он решил компенсировать это Лаской и Болью… Их в ту ночь было более чем ! Вот только чего было больше…Боль так неразрывно переплелась с лаской, что она даже не замечала ее. Переплелась…Нет, неправильно сказала…Боль просто растворилась…Растворилась без малейшего осадка…

   Глаза вновь наполнились слезами, но она вновь вспомнила ЕГО слова
«Не плачь, ты же ведь не маленькая девочка!».
И она конечно старалась…Старалась, выглядеть такою , какою хотел ее видеть ОН
«Ну вот и умница…Ну вот и славненько…»   

- Нет он мне ничего не говорил…Он только сказал, что вернется….
«Да…да…да…Он точно это говорил…Но почему я решила, что он вернется во вторник ?
Почему ?»
- Вы наверное ждете, когда загорится свет в его окне ? Ну хотя бы в одном….
Мужчина с собачкой загадочно улыбнулся….
- Но ведь он загорится …Ведь правда ?
Она подняла глаза к темным  амбразурам окон…
-А почему бы и нет…Для этого Вам только следует взять вот это….

Это были ЕГО ключи !!! А чьи же еще !!!  Наивно-детский брюлок со забавным Чебурашкой и …
- Теперь они Ваши….Ну берите же !
Голос незнакомца был так похож на ЕГО голос и может поэтому она почти не раздумывая протянула на встречу ему свои ладони. Оставалось ждать только одного: знакомого щелчка и металлических объятий вокруг ее хрупких запястий…Но нет этого не произошло…Запястья на этот раз остались на свободе
  Она удивленно смотрела то на странного незнакомца, то на ключи которые  лежали у нее на ладони…
- Они теперь Ваши…Ваши….Да, и вот еще что….
  В следующие мгновение незнакомец  наклонился к своей собачке, а еще через несколько мгновений
- Ну Вильмочка теперь ты можешь вдоволь побегать, ты свободна, - произнес мужчина, поглаживая свою четвероногую подругу, -  Кстати это теперь тоже Ваше…

   Еще несколько минут она готова была разрыдаться, а сейчас стояла словно завороженная, принимая из рук незнакомца тонкий кожаный ошейник и поводок, который судя по-всему с этой минуты был теперь тоже ее….
- Это мое ? – единственное, что она смогла произнести
- Ну не мое же! – удивлено произнес незнакомец опуская свою ладонь на ее плечо,- Вы же ведь уже большая девочка и должны все понимать. Ведь так ?

   Он говорил ЕГО голосом и повторял ЕГО слова! А может ОН никуда не уезжал  ? Может  все что происходило с нею до этого и что происходило сейчас был всего лишь сон ?

    Где в спустившемся сумраке раздался звонкий,  переливистый собачий лай.
-    Ну вот кажется и Вильмочка нашла себе дружка ! Я думаю этой ночью им тоже скучать не придется.
                                                                        Serge de K
                                                                               28 сентября 2007 г.
PS Орфографию и пунктуацию не проверял. Просто нет времени.

(вместо предисловия)
  Вообще то этот «опус» должен был появится на «свет божий»  к Дню медицинского работника. Так что доктора (врачи, медсестры, санитары и прочие доблестные работники Медицины)  звиняйте, что мы с Кошкой написали «сие» с некоторым опозданием.

    Кошка , и еще раз огромное спасибо за соавторство.

                        (   А далее следует «чистой воды эксперимент» )

                                                                              « Добрый дохтор Ойболит
                                                                                Он под деревом сидит…»

                                                         ( Специально допустили  несколько ошибок да бы
                                                                    уйти от первоначального текста
                                                                           К.И Чуковского)
                                               
                                                  « Дохтор Ойболит »   

   Первая мысль которая пришла в голову Лерки поутру – «Как жаль что под подушкой
нету заряженного Пистолета!!!»
  Сказать, что болела голова ,означало ничего не сказать. Оторвав от подушки то, что еще вчера называлась черепной коробкой Лерка приоткрыла свои не совсем ясные очи и осмотрелась по сторонам.
  Обои все таки показались ей знакомыми. И такими же знакомыми ей показались шлепанцы, разбросанные возле кровати (на удивление то же знакомой). Вслед за этим наконец последовал вздох облегчения.
  «Неужели я все таки дома)))»
А потом на память пришли слова из любимой песни Владимира Семеныча  « А где был я вчера не найти днем с огнем», которую очень любил напевать ее папня (по «особым» случаям)
  «Что же все таки вчера случилось, блин )))»
Конечно хотелось сказать «покруче», но воспитание заставляло держатся ее в определенных рамках в части выражений некоторых своих мыслей. Впрочем, что касается последнего, а именно «мыслей», то они то этим утром кажется подвели ее «конкретно»
  По дороге на кухню Лерка к своему удивлению обнаружила еще пару знакомых
предметов, а именно платье и босоножки, которые почему то были …без каблуков.
  «Видимо мы вчера хорошо поплясали ))) А может я просто слишком быстро убегала
от маньяка ?»
   Мысли все таки проскальзовали….
  «Неряха)))»
   Последовало вслед за обзором своим испачканных ступней
  «Это где же я так ???»
    Единственное, что лежало более-менее аккуратно, так это сумочка из шкурки
  «безвинно убиенного» крокодильчика, которые презентовали ей «старики» по поводу
  «хэппи бездея»…Видимо после того как она положила на телефонный столик сумочку
  сил на остальное-прочие  у нее просто не хватило.
  «Надеюсь, что меня вчера не полностью обокрали ?»
    Явилась очередная мысль, после которой сумочка упала на пол.
   Темно-синяя жесткая корочка наконец таки воскресили некоторые события вчерашнего дня…Ларка конечно же сделала зря , что шлепнула себя ладонью по лбу. От шлепка в голове засверкали «молнии»
   «Диплом))) Ну конечно же)))) Это мы однако вчера Хорошо Погуляли))) Валерия Николаевна А.  Без сомнения. Она Самая… »
   Она посмотрела на себя в зеркало и в этот момент ей стало настолько Cтыдно, что просто захотелось поставить себя в угол. Да еще и на колени
   « Шесть лет отдать медицине и забыть самое главное Правило – НЕЗЗЗЗЯ идти на понижение Градуса!!!»
  Оставалось только вспомнить того «гада-сволоча», который предложил «взбодрится» пивком
   «Петюня? Нет.. Однозначно….Тамарка? Так эта акромя «Хени» ничем желудок не пачкает…Неужели “Саша c Уралмаша» ? Мужик простецкий, без выпендрежев. Он и после третьей (четвертой, пятой..) не закусывает… От гад)))»
  Лерка стала по-тихоньку «выстраивать» свою «лечфаковскую» группу
«Генка, су…» Вовремя пришлось прикусить язык. Уж кто-кто а только он мог претендовать на «Мистер Пивное Брюшко»!!! Шас я ему усю правду-матку выложу))))»
  Но «шас» не сбылось ибо как только Лерка стала шарить в «недрах» сумочки в поисках своего «сотового», как…
  « Нифигась-ки себе))) А ен то что еще??? Визитка чья то …Блин…»
   Оставалось сожалеть только о том, что в сумочке кроме диплома, косметички и помятых сотенных купюр все таки не было Пистолета)))
   Фамилия на визитки, впрочем как и стоящие по соседству имячко и отчество ей ни о чем не говорили…
  «И хто ж ты есть такой ? »
А вот там еще какие то масенькие буковки….Ларка пришурилась
   «Дохтор какой то…Дык, так я ж теперь сама докторица !!!»
Чмокнув  темно-синюю корочку Ларка вернула диплом в сумочку. И надо же было такому случится, что именно в этот самый момент….
    Дрель сотового так сильно резанула  по ее мозгам, что она чуть было не выронила телефон ….
   «Шас я этим Гадам все скажу , что я про них думаю))) Напоили бедную девочку, а может и домагались даже…Ну шас я вас всех….»
- Алле ну кто там ? – прикасаясь ладонью ко лбу простонала Лерка
-  Это Алексей
-  Какой еще Алексей ? Не знаю я никакого Алексея ?
На всякий случай она даже взглянула на дисплей сотового, но светящийся номер
ни о чем не говорил
- Ну, Алексей, Алексей . Ну я же Вас еще подвозил домой….Вы как себя чувствуете Вы вчера кажется…
- Как я себя чувствую ? – не дала договорить незнакомцу Ларка, - Да охре….У Вас там случайно пистолета нету или яда ,на худой конец
- А какую модель Вы предпочитаете ? Вальтер,  маузер , Макаров ? Могу предложить
банальную рогатку. Что касается яда, то курару в этом месяце не завозили.  Вы так и не вспомнили ничего ?
- Вспомнила, не вспомнила, Вам, та какая разница ! У меня может вчера праздник был!
Ну захотелось немного оторваться , что в этом такого ? Не каждый же день человек
диплом получает
    Закончив фразу , Ларка вновь вспомнила о своем синем «мандате в светлое будующие» и в очередной раз одарила его страстным поцелуем.
- А ведь я то же доктор – как то осторожно прозвучало в трубке
- Доктор… доктор…доктор….А ну ка подождите….
   Ларка вновь «занырнула» в крокодилькину сумочку…
- Алексей Владимирович ?
- Ну зачем так официально? Просто Алексей…
   Сотовый перебрался с соседнюю ладонь
- Ну тогда колитесь Алексей, как я до такой жизни дошла ?
- Значится было так…Возвращаюсь я значит домой
- В два часа ночи ?
- Ну допустим это было уже не два а где то около четырех и вижу как какой то дяденька удерживает в своих объятиях аж целых двух нимф и при этом еще умудряется голосовать каким то образом. Ну я счел, что целых две для него многовато будет и   поэтому решил его немного «подраскулачить».
- Надеюсь до мордобоя не дошло ? – на всякий случай спросила Лерка
- Cударыня, о каком мордобое может идти речь ! Все было более чем интеллигентно!
  Ваш приятель очень аккуратно положил Вас на заднее сидение и попросил доставить по месту назначения.
- Боже, как все трогательно! Ну а затем???
- Ну а затем Вы всю дорогу пытались рассказать мне о том как все было клево. Вы даже
  показали мне свой  свеженький диплом, отдающий ароматом типографской краски
- Мне в свою очередь пришлось рассказать Вам, что и я имею некоторое отношение к
  медицине. В подтверждение слов я дал Вам свою визитку. Кстати, Вы ее не потеряли ?
- Я ничего не теряю…
- Ну разве что за исключением каблуков. Но я нисколько Вас в этом не виню. Это все
наши дороги…
- Угу, и дурочки типа меня…Это же надо было так напороться!
- Какой интересный глагол Вы сейчас произнесли
- А что в нем такого интересного ? Слово которое судя по всему больше всего соответствовало моему состоянию этой ночью.
    Что касается «напороться» Лерка уже один раз с этим столкнулась. На третьем
курсе когда отмечали окончание летней сессии…Подобные «торжества» на тот
момент уже стали добрыми традициями. Но то ли июнь в том году был слишком
знойным, то ли спирта оказалось в слишком «обильном количестве». Но самое
«страшное» состояло ни в зное и в количестве выпитом, а в финальном заплыве
через местную «речку-вонючку», через которую можно было перебраться даже
титьки свои не замочив.
  «Ну подумаешь, что искупались, ну и что такого….»
Именно с этих слов начиналось леркина «оправдательная речь». Впрочем «речью»
назвать это было сложно – уж слишком плохо слушался Лерку ее собственный язык.
А вот у отца язык в ту ночь оказался уж слишком «разговорчивым». Да и не только у
отца.  Матушка тоже внесла свою посильную лепту , разрываясь между «запасами»
сердечно-сосудистых средств  и леркиной спальней. То же касается леркиного купания, то до конца лета она не только забыла о местонахождении ближайших водоемов, но
и усомнилась в «интеллигентском происхождении» своих родителей.
    «Воспоминания о былом» (читать «наболевшем»)  заставили ладонь Лерки опустится на то что на ее профессиональном языке называлось ягодичными мыщцами…
- Что,  побаливает ?
- Бо….- Лерка покраснела и тут же  перебросила ладонь в область «черепушки»
    Впрочем, но как это не странно но «шумов» в голове заметно убавилось.
-  Да нет, все нормально, - и после меленькой паузы добавила, -Честно…
    С последним словом она конечно же слегка поторопилась. Ей тут же захотелось
забрать это слово обратно…..

  Потому что в ответ она услышала его смех. Такой благозвучный, мягкий, и как ей показалось очень знакомый. Она не хотела раскрываться Себя постороннему человеку. Тем более, что  голос доктора погружал её в небывалую ласковость и покой. Она почувствовала, что невесть откуда появившийся доктор знает о ней гораздо больше, чем она могла бы представить. А она не могла вспомнить до конца, ЧТО же вчера было. ЧТО она могла рассказать лишнего ? И откуда в ней это чувство, что он её понимает ?
- Кто вы? - ещё раз спросила она, дотрагиваясь рукой до виска. Но снова её собственные слова и вопрос показались ей лишними. И чтобы скрыть неловкость за свою беспамятность, Лерка сказала, будто выдала себя опять:
- Не обращайте внимания, Алексей. Со мной впервые такая беда ("Опять враньё!.." - пронеслось в голове). Если бы вы могли подъехать сейчас в кафе напротив нашего дома,  через два часа, мы продолжили бы нашу беседу. Как Вы к эта идея ?
Заливаясь соловьём, Лерка думала, что когда она, наконец, увидит этого человека, она протрезвеет окончательно и с неё спадёт это нехорошее чувство очарования им, неловкости и недосказанности. Медленно положила телефон, услышав от него ответ: "Да".
    «Вот только…». Следующая мысль, заглянувшая в леркин черепок, заставил ее присесть на пуфик стоящий около зеркала.
    «Хороша… Ну, хороша !!! Напросилась ,понимаете ли, на свидание, а как он выглядит…Ну вот хоть убей!!! Голова, блин, садовая!!!».
     Она вспомнила как голосовала около кафешки, даже припомнила как чьи то руки оторвали ее от асфальта и … А вот что Было дальше…Нет, все таки мудрым мужиком был Сильвестр, когда писал  «А у жены решительно никогда никоим образом хмельного питья бы не было: ни вина,ни меда, ни пива, ни угощений. Питье находилось бы в погребе на леднике, а пила бы жена бесхомельную  брагу и квас – и дома, и на людях»
Лерка даже очень удивилась припомнив эту цитату. Она никогда не жаловалась на свою память, вот только сегодня эта память решила ей изменить. Эту цитата была произнесена Им, Алексеем.
   «А собственно говоря, над чем я ломаю голову ? Я пытаюсь вспомнить как он выглядел? А как я могу это вспомнить если в салоне машины было темно! »
   Лерка приподнялась с пуфика и в очередной раз решила совершить обход своих «владений».  Её всё ещё качало. Конечно же не так как это было до общения с Алексеем, но «стопроцентная координация движений» к ней пока еще не вернулась. Впрочем до «часа Х» времячко еще было))) Аж целый два часа)))
   Постепенно находились все нужные вещи, возвращаясь из ванны, укутываясь в пушистый шёлк, наполняясь ароматами, она чувствовала себя каким то мифическим животным . Ей хотелось скользить по усталому краю реки.
     "Один голос, а я уже влюбилась", - думала Лерка. 

    Из забытья её опять вывел язвительный и резкий телефонный звонок. Лерка в этот момент смотрела в зеркало, всматривалась в своё лицо и не узнавала его. Это было лицо многознающего человека, опытного в меру лет и занятий. Жизненный этап учёбы наконец преодолён, вокруг неё друзья и родители, о месте работы тоже она не тревожилась. С каким наслаждением она надевала белый халат и шла по знакомым больничным коридорам . С ней здоровались. Она была королевой. Молодой , юной, нежной королевой  Её любили, а некоторые даже и уважали. Хотя , за что ее следовало уважать, ведь она пока делала только первые шаги во взрослой жизни . А теперь она еще понимала, что в её жизнь вошёл новый, совершенно Новый человек.
    Тоскливо засосало под ложечкой. Ей было страшно, но этот страх был ей знаком. Он манил к себе, он обещал взамен защиту и горы наслаждений. Вдруг ей стало неожиданно легко. Она сбежала вниз по ступенькам, слова в её голове стучали как каблучки: "Напороться - какой интересный глагол вы произнесли . Если называть его на Вы, как бы это звучало? А если попробовать его попросить? Я никогда не слышала такого родного голоса"
Она совсем забыла, что телефон продолжать звенеть в «крокодильей» сумочке Собственно, говоря ей можно было уже и не отвечать на этот звонок. Они столкнулись
на ступеньках порога ее подъезда.
-  Валерия, у Вас в запасе еще было целых пятнадцать минут! И может не следовало так уж спешит, -произнес доктор, отрываясь от своего мобильный, - А это Вам?
  И в тот же момент  чайная роза перекочевала в ее ладонь. Она  на даже на мгновение забыла о том, что у  розы бывают шипы.
- Ой, большое спасибо Алексей Владимирович! Если бы Вы знали как Вы вчера меня выручили!
- Ну во-первых не вчера, а сегодня ночью, а во-вторых не выручил, а всего лишь помог. Как же не помочь коллеге ?

Когда они разместились за столиком кафе , казалось, что им осталось совсем немного. Соприкоснуться плечами. Отдать свою голову в его объятия и рассказать про свой страх, и снова услышать тот смех, мягкий, успокаивающий, который перевернул её сердце и заставил её биться в унисон с его сердцем, с его мыслями и желаньями.
-  Болит? - снова спросил Алексей.
Лерка даже на мгновение забыла его имя, весь мир вдруг сосредоточился у неё внутри огромной болевой точкой. Ей хотелось высказать эту боль, эмоции, мысли, но у неё всё застыло внутри как ком. Этот кусок льда надо было растопить, а остатки пыли сжечь. Лерка взглянула в его глаза и поняла, что у неё больше нет ни своего тела и ни своих желаний, доктор понял их и разделил с собой. Теперь они были одно Целое. Одно Желание. Одна Любовь.
- Болит, - наконец-то решилась сказать Валерия Николаевна.
Жизнь лежала перед ней как чистый лист бумаги. Ей было мучительно признаться себе как врачу в том, что её что-то мучает. И признаться другому врачу ей было ещё непозволительней.
   И вдруг она спросила:
- Алексей.. Владимирович… Может быть, отметим то, что мы с вами коллеги.. Но не здесь…Может быть в другом месте…
    Её неловкий ход в разговоре он не заметил. Алексей молчал, задумавшись, всё больше углубляясь в себя. Лерка растерялась, и доктор торопливо сказал, извинившись:
- Вы мне интересны, но я не знаю, право, как вам сказать. Согласитесь ли вы лечиться у меня? - последние слова он произнёс иносказательно, намекая на то, что мог бы вылечить Лерку от непонятной тревоги и воспоминаний о "пролетарском" поведении её родителей
На долю секунды мелькнуло у Лерки сомнение и вдруг исчезло. Почти догадываясь, что перед ней за доктор - её коллега, она спросила:
- О чём я вчера говорила?
- О чем ? – вопросом на вопрос, - Неужели Вы ничего не помните?
- А я ,разве вчера не имела права расслабится ?
- Вы имели на это полное право. Ведь такое случается не каждый день.
-Так о чем же я вчера говорила ?
- О чем… Вы попросили , что бы я Вас …наказал, - Алексей сделал небольшую паузу, - Наказал за ваше плохое поведение
- Я это сказала ?- не замечая румянца на щеках, произнесла Лера
- Представьте себе да. Правда, слово «наказание» Вы произнесли несколько иначе
    «Так вот откуда у неё чувство, что всё известно. Значит, вчера вырвалось всё-таки!!! Ну и слава богу!!!».

- Вы редкий человек, - произнес Алексей ей в машине, когда они подъезжали к дому. – Ну представьте себе. Возвращаюсь я домой….
- Алексей, а у Вас рабочий день не нормированный ? …
- Ну же и язычок у Валерии!!!
- Извините , я не хотела…Я была очень пьяна ? Нет, ну только честно ?
- Лер , ты была не столько пьяна, сколько была веселой. Причем очень веселой!. Мне особенно впечатлило как ты лихо размахивала над головой своими босоножками. Это было что то !!!
- А что было потом ?
- Что была потом ?- Алексею даже пришлось резко затормозить,- То, о чем Вы говорили мне «потом» , поверить было несколько сложно… Честно
- Так  о чем же я говорила ?

Этаж был самый Верхний. Причем, Самый ,Самый Верхний. А еще по «закону подлости»
именно в этот день почему то не работал лифт. А это означало То, что у них еще было в запасе  было время для того чтобы и чем то подумать и о чем то поговорить.

Подниматься на Самый Верхний этаж это всегда Тяжело…Примерно после пятого-шестого этажа речь начинает по-тихоньку сбиваться. И Лерка была далеко не исключением , от ступеньки к ступеньки ее голос  становился схожим с голом заики
- Алек-с-сей Вла-миро-ви-чч…Ой, давайте остано-но-вимся…А нам еще долго ? 
- Ну примерно еще столько же и еще столько же – попытался успокоить Алексей- «Еще немного еще чуть- чуть». Впрочем, может быть нам действительно пора остановится. Вы хотели меня о чем то спросить ?
-  Спро-си-сить ? Да…Хо-те-ла…Алексей, а можно узнать как Вы  ко мне относитесь? Ой, я нет… Я кажется  хотела спросить Вас о другом…. Но может быть, не надо? Вернее, может быть, Вам будет трудно ответить на мой вопрос?
      Лицо её опять покрылось румянцем. Следующие два пролета они прошли в полном       молчании
-  Валерия, а Вы не передумали ?
-    Не передумала о чем ? О том что бы Вы меня «полечили». Так ведь я могу после Ваших  «подвигов» и в угол поставить.
-   В угол ? И всего лишь ? Я что так похожа на маленькую девочку, которую следует ставить в угол ? Алексей мне уже…- и вот тут Лерка поступила очень правильно, что вовремя прикусила свой язычок., - В угол …Ставили и не раз. Но ,поверьте, это как то не подействовало…Мы же кажется с Вами говорили о «другом»?
- О более «жестких воздействиях» на определенные «части» тела ? Я правильно Вас понял ?- подмигнул Алексей, - Так что же на Вас «действовало» ? Только уж, извиняйте, меня за столь пикантный вопрос
Лерка не ответила. Тогда сказал Алексей:
- Я не буду тебя сразу… Не буду сразу, Лечить… У нас еще впереди ….Аж целых восемь этажей…А это значит, что у тебя есть в запасе время для того что бы подумать….Никогда не принимай необдуманных решений. Не спеши…Я прошу, прежде чем ответить на мой вопрос еще раз подумай и только после этого…
    А Лерка прервала его и стала  говорить, насколько ей плохо. И одиноко. И что она устала от самой себя, и что она понимает - катится в пропасть, и у неё нет того, за кого можно зацепиться. Вроде бы она взрослый человек, но ей.. Но ей Чего-то не хватает…Чего, кого ?   И она не знает, что с нею происходит.. Она понимает, что её надо наказать, но ведь это уже поздно. Она сама должна быть сильной, но у неё ничего не получается, и вся жизнь рушится. И признаться кому-то другому она не может.
- Это Голод. Это Криз  - произнес «диагноз»  Алексей. – Дальше, я слушаю… Может я все таки постараюсь тебе помочь…
  И Лерка говорила…Говорила не сбиваясь, несмотря на «дистанцию» в «энное» количество этажей Голос оставался на удивление ровным даже когда они переступали порог квартиры Алексея.
         Она говорила, а он слушал. Слушал , и боялся перебить  ее монолог. Лерка даже не успокоилась  за столом, сглатывая горячий крепкий чай судорожным горлом. Наконец, слова кончились все кроме одной фразы.
– Алексей, Вы, не смеётесь надо мной? Вы никому не скажете? Вы сможете меня…..
         Пока она произносила это «глагол» её щеки стали схожими с обликом «синьора Помидора» из «казки» Родари
-  До чего же докатилась Природа !!! До Чего !!!  Нижняя уговаривает Верхнего её выпороть!!!  Может , я что-то упустил в Теме? А может я просто ….Ложись….
Повторять Лерке не пришлось…Она легла.. .И причем даже очень Правильно, как будто её  этому уже  учили.
- Дожил…Доминантная маза!!! Все видимо придется «ломать свою подкидную доску и уходить из большого спорта» !!! Век живи –век учись!!!- произнес Алексей и в следующий момент….
- Ой!!!!........
И  Лерка поцеловала с благодарностью покрывало…А потом заплакала…Нет , только не от боли, а от Счастья!!!
                                       15-17 сентября 2007 года

                                                                                     Serge de K и  Кошка

PS Если хотите узнать почему мы так долго писали. Наверное потому в последние три
дня шли дожди, что где-то повлияли на высыхание чернил