http://zhurnal.lib.ru/f/flawija/poznanieraby.shtml

Интересно, а что имеют в виду психиаторы, когда указывают диагноз
«Hippopotomomonstrosesquippedaliophobia» ?
Для тех кто не знаком с латынью перевожу на русский
«Гиппопотомомонстросесквиппедалиофобия»
Требуется еще перевод ? Ну если короче, то это «навязчивая боязнь длинных слов»
Приношу соболезнования больным, которые прочтут до конца свой диагноз))

Согласно обычаю

Автор Сергей Еремин

     Здешние казаки потому и назывались гребенскими, что жили на гребне (возвышенности).
     Если подняться на гребень до широкой лесистой возвышенности, прилегающей к северному склону снежного Бештау, то открывается живописный вид на все Пятигорье. Оно покрыто глубокими морщинами и похоже на корневую систему мощного бука, который словно тянет влагу из местной неторопливой Кумы и притока ее шумного бурного Подкумка, наливается силой для вечной жизни.
     Семью старого казака Грицая Стародуба постигло горе. Сначала среднего сына Зиновия взяли на турецкий фронт служить не в своем полку. Казаки станицы Незлобной испокон веков служили во втором Терском полку пластунами. А дюжего Зиновия почему-то определили в артиллерию.
   - Удружил тебе атаман, - подзуживали Грицая старики на сходке. – Знамо дело, не забыл он обиду за Христю.
     Христина Говорова, молодая сноха Стародубов, жена Зиновия, долгое время до свадьбы гуляла с сыном атамана. А потом, вильнув хвостом, неожиданно для всех дала добро сватам от Грицая. Говорова была красивой казачкой. Томный взгляд, полные губы, статная, смуглолица, кареглаза с длинными светлыми прямыми волосами, по характеру легкая, игривая и веселая. Свадьбу сыграли пышную. Зиновий был вне себя от счастья, так и светился все три дня, что гулевали казаки. Но помиловаться с молодой женой ему долго не пришлось. Забрали родимого, да еще и с чужими. А казаку без знакомых станичников на фронте ой как не сладко.
     Но это пол беды. То, что рассказала младшая дочь Любаша, вот это настоящее горе.
     У Грицая никогда не лежала душа к семье Говоровых. Зная ее мать Катерину и ее похождения в молодости, ничего хорошего не оставалось ждать и от дочери. Но Зиновий, любимчик, в свое время упросил отца. Грицай сдался, о чем сейчас горько пожалел.
     Дочка скороговоркой, давясь словами, рассказывала.
   - Я за водой пошла. Слышу, из алычи знакомый смех раздается. Подошла ближе, так и есть. Христькины онучи торчат из ветвей, а сними рядом еще одна пара – сапоги, ох и большущие. А внутри что-то вроде борьбы и наша Христя смехом заливается. Я бегом домой…
     На полуслове ее сшиб удар отцовского кулака…
   - Замолчи, соплячка, - вскричал Грицай и в сердцах, сорвав со стены веревочную плетку, принялся охаживать распластавшуюся Любашу.
   - За что, батя, за что? – кричала малолетка, катаясь по полу и суматошно махая руками, не зная, что прикрывать.
   - А-а-а…, подлючее семя, кто вас только родит такими?
   - Уймись, Грицан, - подскочила мать. - Причем тут дитё? - И повисла у мужа на руках.
   - Суки… - только и нашелся отец, отбросил плетку и выскочил во двор.
     Только у тына он опомнился. Горькие слезы душили старого казака.
     “Знал ведь, знал, чем кончится. Почему не переубедил сына? Какой позор на старости лет…”
   - Здорово, Грицан, - через изгородь раздался знакомый голос.
     Михась Сердобый, здешний атаман, накручивал цигарку.
   - Судя по виду, и ты уже знаешь. Разнеслась весточка по станице…. Ты не думай, то не мой сын был. Люди дознались. Из цыганев какой-то напаскудил. Они за Кумой табором стоят. Я послал, было казаков вдогонку. Но разве чернявого поймаешь? Мне ихний гульбаши пообещал, что снимут табор, уйдут из наших мест.
   - Мне это до лампады сейчас.
   - Понимаю…Речь сейчас не об этом. С девкой разобраться надо. Раз слух пошел, на тормозах дело не спустишь. Сходку надо собирать, а там один расклад, ты наши обычаи знаешь. Забьют, к черту, бабочку.
     Да, порядки здешние к прелюбодеям жестоки. Последний раз, Грицай это хорошо запомнил, три года назад замужнюю бабу, Людку Васильеву, так наказали. Задорная песенница была уличена в связи с пришлым иногородним батраком. На сходке постановили: высечь с прохождением.
     С утра на майдане собралась толпа, вооруженная прутьями, палками, кожаными ремнями, даже молодые бабы пришли с грудными детьми поглазеть на редкое зрелище. Любопытство победило страх. Ждали виновную и злорадствовали. А когда показалась телега с оглоблей, к которой по обычаю муж привязал Людку, наэлектризованная толпа подалась вперед. И началось…
   - Сука, гадина, опозорила станицу, бей ее, бабы.
     А Люда высоко держала голову и всем обликом статным показывала свое бесстрашие. Она неторопливо поклонилась набегающим, насколько позволили связанные руки, и со всей силой прокричала:
   - Не виноватая я, простите, станичники.
     Но в последний момент, вздрогнув от приближающейся черной массы, повторила как-то странно тихо, оглядываясь и обращаясь как бы ко всем.
   - Родненькие, что же вы делаете?
     Закрыла глаза и часто задышала, отдав себя на произвол судьбы. Телега продолжала двигаться, Люда за ней, а с двух сторон ее уже во всю били передние, чем попадя, и уже подбегали остальные. Особенно лютовали старухи и подростки. С несчастной уже сорвали белую сорочку и били по голой спине, превращая ее в кровавое месиво. Казаки держались особняком, на расстоянии, выжидали, не вмешивались, в душе жалея задорную бабенку, но вида не выказывали. В разгар бойни прозвучал зычный голос атамана:
   - Эй, бабы, полегче! Нам ее до холодной живой доставить надо.
     Какой там. Злых разгоряченных старух и молодух так просто было не унять. Бросившегося было на толпу брата Людмилы отшвырнули в один момент. И откуда только силы взялись у немощных с виду старых казачек. Ногтями они исцарапали ей все лицо, грудь и шею. Выдрали роскошные льняные волосы. Через пять минут все было кончено. Окровавленная Людмила, издав последний предсмертный крик, отдала богу душу.
     Потрясенный Грицай вовсе не хотел подобного позора в своей семье. Атаману ответил:
   - Чего же ты хочешь?
   - Мы пустим слух, что цыган силком взял твою Христю. Ну, уж с ней сам разберись. Я, при любом раскладе, с тебя не взыщу. А вот если не накажешь, запомню надолго. Таков мой сказ, прощевай, Грициан.
   - Спасибо, друже.
     Вернувшись в дом, Стародуб подозвал зареванную Любашу.
   - Полно тебе. В следующий раз зачтется. Зови ко мне, дочка, сватью Катерину. Будем разбор чинить.
     Словно загнанный зверь прибежала Катерина и еще во дворе запричитала во весь голос. На лице несчастной матери отражался только испуг и никаких чувств более.
   - Ой, лишеньки, горе-то, какое. Стародубы, Грицай, Матрена, простите вы ее, не погубите девку. Запорят насмерть кровинушку мою. Грицай, что ты молчишь?
     В доме воцарилась тревожная жуткая тишина.
   - Мне не хочется тебя огорчать, Катерина, но из-за твоей дочери позор пал и на наш дом. Ты и только ты обязана отвечать за ту, которую породила. Как такой позор искупать ты знаешь. Если не хочешь, чтобы она очутилась на майдане перед глазами всей станицы, связанная, на лавке или у позорного столба перед церковью, то покорись. Давай разберемся между собой по-семейному. Чтоб без обидки. Наказание твоей дочери определю я, как отец мужа.
     Грицай говорил, словно дрова колол. Лицо его было неумолимо, а взгляд полон ненависти. У Катерины со страху зуб на зуб не попадал. Думая о старшей дочери, она не могла не помнить о престарелых родителях и четверых, мал мала меньше, оставшихся в доме.
     Если по воле казацкого круга их с дочерью изгонят из станицы, что будет с ними, немощными стариками и неоперившимися птенцами?
   - Не знаю, я ничего не знаю… Грицай, не дай пропасть нам несчастным… Ослобони от беды. Упаси от лиха.
   - Хватит причитать, – продолжал Грицай тоном строгого судьи, - порка, жестокая порка избавит вас от позора.
   - Порка?!…Ну что ж, видно так Богу угодно. Вверяю себя и дочь в руки твои и молю о милосердии.
   - Это мое последнее слово. Тебе двадцать, а дочери полста и руку целуй. Этим и будет смыт позор, что навлекла дочка. Завтра приходи с ней на нашу заимку. Знаешь где?
   - Знаю.…К полудню будем.

     На следующий день, отогнав скотину в общее станичное стадо и прибравшись в доме, мать с дочерью сходили в баню, оделись во все чистое и отправились молча в путь.
     В небольшой деревянной постройке, приспособленной для отдыха после полевых работ, уже все было готово к старинного обряду. Две широкие скамьи, покрытые холстиной, стояли посредине. У изголовья в ногах лежали широкие плотные рушники, а рядом стояли небольшие деревянные кадки с соленой водой, где уже давно отмачивались длинные розги. Они словно ежи ощетинились перед предстоящей поркой.
     Грицай, его жена Матрена, Любаша и младший сын Охрим, сидели за столом и обедали.
     Катерина поставила дочь на колени лицом к иконе и заставила молиться. Лицо Христи за ночь опухло от слез, а глаза покраснели.
   - Ой, мама, мамочка, - зарыдала снова она, увидев страшные атрибуты наказания.
     Тело Катерина содрогнулось точно в предсмертной судороге, но, сознавая вину дочери и, робея из-за своей бедности и убожества перед могучими Стародубами, она подавила материнскую любовь и оттолкнула дочь.
   - Мама, мама, неужели и вы меня проклинаете? – закричала Христя.
     Испуганная мать ничего не могла ответить. Томимая недобрыми предчувствиями, Христя искала ответа в глазах присутствующих. Сквозь слезы смотрела она на убитую горем, прислонившуюся к стене мать, на подавленную фигуру Любаши, так мало похожую на всегдашнюю веселушку, на бесчувственное лицо Матрены, на котором можно было лишь прочитать беспредельную злобу. Оно не дрогнуло, когда свекровь спросила Христю:
   - Выпить дать?
     Девушка отрицательно мотнула головой. Она поняла, что ей предстоит вынести, но все же в отчаянии крикнула.
   - Что вы задумали со мной сделать?
     Ее умоляющий вопль повис в воздухе, а ответа не последовало. Когда эта мучительная подготовка закончилась, Грицай приблизился к ней. Голос его был сух и резок.
   - Я спрашиваю, раскаиваешься ли ты в том, что совершила?
     С чувством, идущим от сердца, она воскликнула.
   - От всей души раскаиваюсь! Отец, мама, простите меня!
     Но искреннюю мольбу о пощаде прервал следующий вопрос Стародуба:
   - Навсегда ли ты отрекаешься от преступной связи, и не повториться ли она вновь?
     Этот вопрос не проник в сердце девушки. В своей детской наивности она не поняла смысла слов Грицая. Ее молодая любовь не сделала тех выводов, какие делают девушки постарше. Ее не волновали ни что подумают в станице, ни честь дома, в который вошла. Она почувствовала мужское желание и не в силах была ему противостоять. А бескорыстное чувство любви к Зиновию не помешало этому, да и не могло помешать.
     Грицай не получил ответа на свой вопрос. Однако прежде чем он успел повторить его, настала очередь рыдать Катерине. И плач ее заполнил весь дом.
   - Кончайте мучить ребенка. Делайте скорее, что задумали.
   - Молчи, грешница.
     Камень скорее смягчился, чем сердце Грицая. Не спеша, он расстегнул пояс, закатал рукава и расправил бороду.
   - Ну-ка расскажи нам, молодка, как ты честь мужнину блюла…Ты не хочешь отвечать, молчишь. Ну что ж, тем хуже для тебя.
   - Да я…ничего…ничего же и не было. Враки это все… Пустые наговоры. Старухи брешут, а вы поверили. Да что б я… Да ни в жисть… Зяма как был для меня самым лучшим, так и …
   - Замолчи, паскуда! Да ты посмотри на себя. У тебя же глаза совершенно окосели от вранья. – Напустилась на невестку Матрена. – Ну-ка снимай, снимай одежу. Здесь тебя живо научат прилежанию. Эй, Охрим, Любаша, помогите ей.
   - Не надо. Я сама.
     Негнущимися пальцами Христя расстегнула сорочку, развязала юбку, спустила ее и, перешагнув, отдала матери.
   - Догола, что ль?
   - Зачем попусту спрашиваешь?
     Закатала рубаху и сняла ее через голову.
     Христя была статная женщина, выше среднего роста, складная, грудастая, с сочной попкой. Да и вообще, фигуристая. Было на что посмотреть. Словом из тех, кто нравился казакам. Недаром и цыган на нее запал. Охрим обалдел от увиденного и проводил ее томным, сладострастным взором. Пока она шла к лавке две аппетитные задние булочки так колыхались, что ему захотелось немедленно нанизать их на свой “шампур”. Но, к сожалению, только в мыслях. Наяву приходилось сдерживаться, и в тайне он позавидовал брату.
     Христя подошла к краю скамьи и легла на нее грудью. Деревянная скамейка острыми планками больно врезалась в нее. Взгляд Христи встретился со взглядом матери. Но напрасно она искала в нем поддержки. Катерина сжалась за столом. Лицо ее посерело. А в глазах светилось что-то вроде сочувствия и робкого протеста, который и в затравленной душе видит несправедливость унижения.
     Тело Христи сжалось и покрылось гусиной кожей. Ужас, один только ужас овладел ею.
   - Привязывай, - кивнул отец Охриму.
     Рушники накрепко соединили молодое тело с деревом. Грицай вытащил из кадки пяток розог, протянул их через ладонь, разглаживая, и со вздохом:
   - Начнем, пожалуй, - с размахом крепко стеганул по Христе.
   - Ой! – раздался дикий вопль.
     Не давая опомниться, железная рука снова вознеслась над невесткой. Нестерпимая боль пронизала молодое тело. Но Христя нашла в себе достаточно сил, чтобы не закричать вновь, а попросить.
   - Помилосердствуйте, Христа ради!
     Безжалостный хозяин снова поднял розги и резко опустил. Новые глубокие рубцы вспухли на спине.
   - О-о-х, - протянула битая.
   - Это тебе за сына. А вот это от меня.
     Задница ее подпрыгнула, и ноги в ступнях поднялись вверх, в надежде смягчить боль, но тщетно.
     “У-у-ух”, - хлестали розги, не переставая.
     Христя знала, что должна страдать в этой ситуации, но что наказание будет столь жестоким, она не предполагала. Катерина, обезумев от увиденного, повисла на руках Стародуба, не в силах сдержаться.
     Грицай легко стряхнул ее с себя и произвел показательное задирание юбки. Уложил мать на соседнюю скамью. Там он снова закатал ей юбку повыше и укрепил у пояса.
   - Допрыгалась, держись.
     Удары теперь посыпались на Катерину. Та, в отличие от дочери, терпеть не стала, и голосила не переставая, пока не отсчитали все двадцать.
   - Ты не окочурилась, кума? Охрим, отвяжи ее и дай воды. – Сам же Грицай снова подошел к Христе.
   - А ну-ка, мать, теперь ты потрудись над невесткой.
     С этими словами он передал розги жене. Впрочем, Матрена поменяла их на новые. Усмехнулась, по-злому поглядела на Катерину и по-бабьи, неловко, начала хлестать.
     Била и подавалась всем телом вниз, затем снова распрямлялась. Поняв, что сила ударов не та, начала тянуть розги на себя, рассекая кожу. При виде крови Матрена разошлась. Войдя в раж, порола лихорадочно. Волосы ее растрепались, на лбу выступила испарина, но она не унималась, мстя за сына.
     Почувствовав нестерпимую боль, Христя хотела вырваться, но не удалось. Ее тело беспомощно обмякло, глаза раскрывались все шире, вылезая из орбит, на лбу появились обильные капельки мученического пота. Чтобы задушить крик, девушка кусала губы. А Матрена не унималась.
   - Гадина, злыдня, такого парня опозорила. И на кого польстилась, сучка, на вшивого цыгана, нехристя, перекати-поле. Вот тебе, вот, получай, засранка. Видеть тебя не могу. За-по-рю кобылку.
     Обильно хлеставшая кровь, еще больше раззадорила казачку. Она приспособилась, секла с размахом, часто меняя розги и, стараясь стряхнуть капельки соленой воды на иссеченные места.
   - Так ее, стерву, так, - подбадривал жену Грицай. Его лицо исказила бешеная злоба, оно выражало бесконечную ненависть к невестке и удовлетворение ее муками.
   - Матрена, опомнись, пожалей дите, - причитала избитая Катерина, раскачиваясь на полу, словно безумная, закрывая от ужаса лицо руками и не зная, чем помочь дочери.
     От безысходности обратилась к молитве.
     Христя также попыталась про себя вторить матери, чтобы хоть как-то сохранить силы. Ее страдальческая душа искала в молитве поддержку, но разум не находил ее, поэтому Христя сразу сбилась и снова не смогла удержаться от стонов, переходящих в крик, а затем и в дикие вопли.
   - Мама, перестань, - вступился Охрим, - убьешь ведь.
   - Что я слышу, - возмутился отец, - сам на лавку просишься? А ну-ка погоди, Матрена.
   - Чего годить, тебе не родить? – огрызнулась та, но далее перечить грозному мужу не посмела. Отступила на шаг назад, не опуская розог.
   - Передай ему, - кивнул Грицай в сторону младшего, - а, впрочем и ты, Любаша, подойди. Вместе будете сечь, напару. Ты справа, а ты слева. Ясно?… Начали.
     Недолгий отдых для Христи закончился, розги снова захлопали по ней с удвоенной частотой. Сил сопротивляться уже не осталось. Истекая кровью, она лежала пластом и была готова к худшему.
   - Дочка - молодец, а ты отстаешь. В чем дело, Охрим? Или не она твоего брата на весь мир опозорила? Зиновий на фронте кровь проливает, а эта паскуда здесь блудом грешит. А ну-ка поддай, да покажи силу казацкую. Помнишь, как лозу учил рубить? Здесь то же самое.
     Малодушный Охрим завелся. Прямой рукой со всего замаха он прямо таки вдавливал братову жену вниз. Была б в его руке вместо розги сабля, десять раз уже рассек бы девушку надвое. Хлестал, не глядя, все равно куда, лишь бы по телу.
   - Ну, по шее-то не надо. Гляди, куда бьешь. – Одобрительно усмехнулся в усы Стародуб.
     Нескончаемые розги не только просекали кожу до мяса, но и вызывали такую боль, что отдавалось и в мозгу и в сердце.
     Грицай оставался неумолимым. Всецело погрузившись в страшное дело, он довел порку до конца. Христя корчилась от боли и, казалось, силы уже покинули ее. Несколько раз в агонии она извивалась так, что сдвигала тяжелую скамью с места. Под конец храп ее заглушил голос матери.
   - Пятьдесят! Все, Грицай, ты обещал.
     Кровавая расправа закончилась.
   - На земле правосудие свершилось, а как будет на том свете – зависит от тебя.
     Грицай отвязал руки своей жертве, сплюнул и вышел прочь.
     Вся дрожа, Христя еле поднялась и тут же упала в объятия матери. Руки ее безжизненно свисали вдоль туловища. Обезумевшая от боли, она из последних сил, волоча ноги, поспешила скрыться с глаз бессердечных людей.
     Едва эта пара направилась к двери, как встрепенулась Матрена, сидевшая до сих пор неподвижно, отдыхала, обмахиваясь передником. Катерина поспешила увлечь дочь за порог ненавистного дома, но Матрена кинулась к невестке, вырвала ее из рук матери и вцепилась в волосы. Та безжизненно повисла.
   - Мама, да отпусти ты ее, - вцепилась в подол матери Любаша. – Пусть катится к черту, проклятая шлюха. Не марайся о дерьмо.
     Христю отпустили, и та ползком, хватая землю руками, еле-еле выбралась со двора.

     Как наивны участники той расправы. И жертвы и истязатели думали, что если атаман пообещал, то никто и не узнает. Но слухом земля полнится.
     Может Любаша по наивности подружкам проболталась, может Матрена со злости на бабском собрании у колодца в сердцах поведала. Так или иначе, станица узнала про позор Стародубов. Уважая и побаиваясь атамана Сердобого, бабы до поры до времени не трогали Катерину с дочерью. Однако недобрые взгляды, злые усмешки вслед выдавали их настроение. Катерина перестала ходить днем за водой. Таскала и мучалась на коромысле ночью. Запретила чуть окрепшей Христе появляться в бакалейной лавке и на вечёрках, где каждый вечер собиралась станичная молодежь. Но сколько не таись, от беды не скроешься.

     Атаман с выборными казаками поехал встречать полкового старшину, а Катерина, последнее время таившаяся от людей, на свою беду узнала об этом поздно. Как только ей донесли о недоброй вести, она заметалась по хате, собирая в узелок самое необходимое. Истерично позвала из бани дочь. Распаренная, разомлевшая Христя не сразу сообразила, от чего бесится мать.
   - Живо, живо, чего стоишь, как колода… Беда у нас, дочка.
     Выбежали на порог и остановились. Было поздно. Несколько десятков баб, старух и девчат окружали хату. Кто с дубьем, кто с прутьями и палками, они медленно приближались к своим жертвам.
   - Далече собрались, кумушки?
   - С узелками? Никак в церкву или на погост?
   - Вот мы их туда теперича и отправим.
     Загоготали бабы, перекладывая орудия битья с руки на руку и зловеще проводя ими по плетню, как по струнам. Началась новая часть мучений матери и дочери. Публичное осмеяние перед всей станицей, избегая которого они уже столько вынесли. Но разве пришедшие разъяренные лица это сейчас оценят. Толпу могли остановить только ядра и картечь. Пушки у несчастных женщин, к сожалению не оказалось.
     Сначала кинулись на молоденькую Христю. В глазах казачек она была главной виновницей. Передняя щербатая старуха подскочила близко-близко и со словами:
   - Всех нас хотела обмануть, шлюха, распутница, получай, - звезданула девушку прутом наотмашь. Она успела заслониться, и розга пришлась ей по плечу.
   - Бей ее, бабы, бей!
     За Христей погналась, улюлюкая, кричащая толпа девчат, баб и ребятишек. Градом сыпались со всех сторон насмешливые выкрики, ругательства и побои. Она, как воровка, которую застали с поличным, металась по двору, озираясь злыми, ненавидящими глазами. Почти все немужское население станицы будто с цепи сорвалось. Мстительные старухи, по давнему обычаю, завязали над головой несчастной Христи ее юбку и рубаху и, хлеща по голому, еще не остывшему после бани телу, гоняли из одного конца двора в другой.
     Привыкшие повиноваться казачки выстроились в ряд. Дюжая рябая баба, схватив Христю за конец юбки и мокрые волосы, потащила вдоль этого ряда, как сквозь строй. Удары со страшно регулярность сыпались теперь с двух сторон. Бил по ребрам и спине, хлестали по заднице и ногам.
   - О, Боже, помилосердствуйте, ради Христа! – взмолилась девушка.
   - Не упоминай имени Божьего всуе, шлюха поганая.
     Нельзя описать отчаянного крика Христи. И хотя ей не было видно, что творится вокруг. Это публичное наказание, то, что на нее глазеют десятки людей, было гораздо чувствительнее порки у Грицая. От этого зрелища даже у тех, у кого вместо нервов канаты, становилось не по себе.
     Если бы Катерина не поспешила на помощь дочери, Христе пришлось бы очень туго. Мать локтями растолкала сгрудившихся, описала чугунной кочергой круг над головой и, схватив дочку за тот же край, за который ее тащили “сквозь строй”, увлекла за собой. Напоследок она ткнула концом железяки рябую в живот.
     К двери проход был отрезан, и они рванули на улицу. Бежали от неотступно преследующих гонителей, которые теперь хлестали обеих.
   - Вот тебе, шлюха, сука поганая. И ты получай, сучья мать. Народила погань, держи ответ, - шипели взбесившиеся казачки.
     Они были вне себя от ярости. Разгоряченные преследованием, больнее березовых розог они впивались завистливыми взглядами в нежную кожу девушки, в красивую полноту ее ног. Как будто белизна молодого тела разжигала в них огонь ненависти. Стегали и калечили. И казалось, что они мстят за собственные обиды, за угасшую молодость, да и еще за бог весть что, бабам всегда найдется к чему ревновать.
     Новые красные полосы, вспухающие рубцы на телах матери и дочери только распыляли казачек. Между собой они устроили соревнование по битью, насмешкам и ругательствам.
   - А ну, Гапка, стегани!
   - А я садче, вон каково потянуло… Ха-ха-ха…
   - Анка, не жалей, секи, что есть мочи.
     Истязание продолжалось. Из последних сил, почти на себе тянула мать Христю. Ловко пущенный камень разбил Катерине нос, и правый глаз стал медленно затекать. Она уже давно бросила кочергу и только по инерции бежала с ношей вперед, не разбирая дороги.
     А ее били, ох, как били, как никогда в жизни. Сознание помутилось, и Катерина почти ничего не видела. Лишь изредка она с болью разлепляла глаза, осматривалась, но следующий удар снова возвращал ее в прежнее состояние.
     Только выскочивший на крик снохи Грицай смог остановить толпу.
   - Стоять, бабы! – Прокричал он и для выразительности щелкнул арапником в воздухе. – Стоять! Кому сказал? Смертоубийство затеяли, вам за этот самосуд достанется сполна. Пошли вон, бесовы души. Это мое дело, только мое, и вам здесь делать нечего.
     К нему присоединился Охрим с оглоблей и пригрозил редеющей толпе. Бабы стали расходиться, недовольно оглядываясь и кляня на чем свет, невесть откуда взявшегося Грицая.
     Посылали проклятья и в сторону битых.
   - Убирайтесь из станицы, пока не поздно, вам все равно здесь не жить.
     Стародубы оттащили обеих в свою хату. Там очухавшаяся Катерина первым делом развязала юбки дочери, стараясь прикрыть ее наготу. Затем умыла вспухшее от слез лицо Христи. Промыла холодной водой, приложила к кровоточащим ранам лечебные травы. Пока мать еле ползала вокруг избитой дочери, ни Матрена, ни Любаша даже не подошли. Они, насупившись, сидели на лавке и молча наблюдали за происходящим.
     Боль слегка притупилась. Христина раскрыла глаза, но успокоится, никак не могла. Ее трясло. Злее ран сжигал стыд за случившееся. Она только лежала, и рыдания сотрясали ее тело. Убитая горем она полностью отдала себя заботам матери. Первыми словами ее было:
     “Утоплюсь, сегодня же утоплюсь, не могу жить с позором таким”.

   - Ты обманул, понимаешь, обманул. Слово свое не сдержал. Атаманский приказ позволил нарушить. Дерьмо ты, а не атаман, - кипел от возмущения Грицай на Сердобого.
   - Не горячись, остынь! Я взыщу, видит Бог, взыщу с виновных. Бабы стервы, каждый, кто не первый, тот у них второй. От того и бесятся, что не на них казаки засматривают, а на таких, как твоя Христина. Но и ты не пори горячку. Соблюдай субординацию. Прелюбодеек нигде не любят. Это ты знаешь не хуже меня. Народ должен был пар выпустить…
   - Пущай на полях свой пар выпускают. Христина за грех свой уже наказана и достаточно. А еже ли бы я не встрял, то в твоей подотчетной станице смертоубийство произошло, тады как?
   - Здесь ты прав на все сто. Самосуд надо пресекать. Самоуправство на корню изживать, а злые языки кой-кому пообрезать.
     В этот же день собрались казаки на майдане на сходку. Долго судачили. Надо ли наказывать зачинщиков избиения. Страсти разгорелись.
   - Казацкий закон – изменнику, прелюбодею смерть немедля. В мешок покласть, зашить и в воду. Так испокон веков поступали, - галдели старики.
   - Не кипятитесь, чай в девятнадцатом веке живем. Какая - никакая цивилизация. Суда не было, атаман против, а они вперед батьки в пекло полезли. Не позволительно. А ежели им, бабам, в следующий раз чего похуже в голову втемяшит. И они опять с дубьем. Что тогда? Нет, порядок быть должен, на границе живем, нам вольностей не надо и бунтовать не с руки. Атаман веди собрание. Твое слово.
   - Я коротко. Самосуд, что бунт, а мы супротив бунтов всегда выступали. Вот у меня список. Кому и сколько полагается всыпать и прилюдно, чтобы впредь ни-ни.
   - Любо, любо, на том и порешим, - засвистели казаки в знак одобрения.

     На следующий день виновных пороли. Во дворе станичного правления, у крыльца с трехцветным андреевским флагом установили скамью.
     Народу поглазеть собралось немного. Время было жаркое. Сенокос. Исполнителем наказания назначили Охрима. Пороли торопливо, одну за другой, как на конвейере. Народ встрепенулся, только когда подвели рябую. Она шла с недобрым предчувствием, поминутно оглядываясь на собравшихся.
   - Она, она главная. Она всех подбила, чтоб шли… - неслось по двору.
     На рябую обратил внимание Сердобый и решил провести небольшое следствие.
   - Гутарят, ты зачинщица? Так ли это? Каешься ли ты в содеянном перед Богом и людьми?
     Рябая растерялась, она не знала, что скрывается под словами атамана, потому не торопилась отвечать. Михась повторил вопрос, еле сдерживая ярость.
   - …Это тебе я обязан тем, что едва не лишился атаманской насеки, - сказал и отвел глаза.
     Рябая зашаталась от страха. Несчастной глупой бабенки не было и тридцати. Природа наделила ее крепким здоровьем, статью, но поскупилась вложить ума, посчитав, что и того достаточно. По простоте и неопытности рябая надеялась, что пронесет, и она отделается теми же двадцатью горячими, что и остальные. Слова атамана ее расстроили. Немного осмелев, промямлила.
   - Мы со старухой Плещеевой знать не знали, что так выйдет, думали по закону, не знали, что грешно. Побьем немного и все. Она же блядь, она такая блядь. Вы ее не знаете, господин атаман. Она и вашу Татьянку подбивала…
     Именно этого рябой и не следовало говорить. Татьянка была младшей дочкой атамана, любимицей в семье. Голос у Сердобого перешел на суровый, а взгляд помрачнел.
   - Хватит трепать языком. Каешься, или мы заставим тебя. Я тебя так выпорю, что на всю жизнь запомнишь и чесаться будешь. Ответ держи перед народом. Считаешь себя виновной, али нет?
   - Рябая снова не поняла, что от нее хотят.
   - Я на все согласная, только там еще Плещеева была и ваша Татьянка. Вы их спытайте.
     Поняв, что разговор бесполезен, атаман своей властью добавил ей еще пятнадцать плетей и дал сигнал начинать. Охрим схватил бабу поперек и заставил лечь лицом вниз. Казаки растянули ее за руки, за ноги, а жена Сердобого задрала ей подол и рубаху.
     Рябая стиснула зубы, чтобы легче терпеть. Как уже говорилось, природа поскупилась на разум и красоту лица, но тело подарила шикарное. Тонкая талия переходила в округлые белые бедра, задница была упитанная круглая, а ноги стройные и длинные.
   - А по лицу не скажешь, как хороша, - причмокнули казаки.
   - Молчать! Начинай, Охрим, - прикрикнул атаман.
     Хлестали рябую веревочной плетью. Охрим старался, порол не спеша, экономя силы. Давал жертве прочувствовать каждый удар. Он один остался безучастным к ее прелестям, сконцентрировался на порке. Перед его глазами стояла избитая до полусмерти, но все же неотразимо красивая, Христина. Ударив, он слегка оттягивал и придерживал плетку. Витой конец, будто прилипал к коже. Она сильно морщилась и сдувалась на месте соприкосновения.
     Рябая брыкалась крепким телом, чертыхалась и басила низким голосом. Особенно сильные удары прерывали ее дыхание, и из груди вырывался громкий кашель.
     Подошедшая Катерина подбадривала Охрима.
   - Так ее, злыдню, так. Пуще пори, Охрим, вспомни, как она над Христей издевалась.
     Голос у битой сорвался. Теперь она еле слышно только что-то бубнила себе под нос. Охрим завелся. Переходил со стороны на сторону и бил с азартом.
  - Добре пробирает парень, - одобрительно переглядывались старики. – Славная смена растет.
     Мощная задница у рябой вспухла как тесто на дрожжах. Красивые формы расплылись, и попа превратилась в необъятный сплошной кусок. Побои вызвали у женщины поток слез, она не скрывала своих мучений. Плетка заставляла тело корчится, извиваться при каждом новом ударе. Кожа битой пестрела множеством темно-красных ссадин, а там, где они пересекались, проступала кровь. Голос у рябой прорезался, будто второе дыхание открылось. Она заорала как резаная. Здесь смешалось все. И невыносимая боль, и мольба о пощаде.
   - Ослобони-и-ите-е-е-е…. А-а-а-а-а-а.… Ой, матушка, родимая. Помоги, господи…. А-а-ах! Умоляю, век не забуду, по-ща-ди-те…
     Охрим под конец бил уже не из всех сил. Старался дважды не попадать по рассеченным местам. Силы рябую покинули. Всхлипы перешли в ослабевший хрип, а под конец ее голос звучал, как с того света, замогильно.
     Отсчитав, что положено, Охрим бросил плетку и в сердцах сплюнул.
   - Обгадилась, стерва.
     Порка закончилась. Рябая привела себя в порядок, но все же дрожала от боли, а из горла вырывались судорожные всхлипы. Ее завернули в мокрую холстину и унесли домой.
     Довольная Катерина подошла с улыбкой к младшему Стародубу.
   - Молодец, от души поквитались. Эх, жаль, Христинушке не удалось поглядеть. Ну, да ладно, я ей в подробностях все перескажу. Бывай, хлопец. Прощевайте, люди добрые, - поклонилась она казакам.
   - Прощай, прощай, да не забывай, что было…

     Только порка рябой закончилась, казаки потянулись домой, а Михась вскинул одним махом крепкое тело на коня и от майдана погнал галопом. Этот казак излучал благожелательность, вызывал доверие и уважение спокойной силы, которая от него исходила. Но сейчас он забыл про гордость и был не похож на себя. Мчался во весь опор и лишь однажды придержал гнедого, чтобы отобрать у казачат кизиловые прутья, которые те нарезали для удилищ. Заскочил верхом прямо во двор рубленного пятистенка, бросил поводья растерявшейся матери и в дом, за младшей дочкой.
     В доме в это время мать наставляла Татьянку про суженого.
   - Бабка мне говорила: “ Удержать мужика при себе – целое искусство, которое требует терпения. И не всегда такое терпение безопасно. Зато результат, при правильном выборе, окупает издержки”. Прежде всего тебе надо научиться отваживать соперниц. Распознай “врага”, а затем переходи в атаку. Нейтрализовать соперницу проще простого и расскажи про своего парня такого, что ей и во сне не приснится…
     Закончить не успела, как вбежал разъяренный муж. Редко она видела Михася таким.
   - Лясы точите, поганки? А того не знаете, что гроза в дом пришла. Какого лешего, - он поднес волосатый кулак к носу дочери, - тебя понесло к Катерине? Чего ты там забыла? Мою фамилию склоняют на майдане! Когда это было?! Засеку гадину.
     Схватил дочь за косы и вытащил во двор. Там за шкирман привычно вогнал дочь между ног, подол и рубаху на голову, и давай наяривать по ядреной девичьей попке. Порол свежими кизиловыми прутьями, не скупясь, учил уму разуму.
     Татьянка, девчонка строптивая, младшая в семье, избалованная. Не смотря на то, что ее лупили и лупили не раз, на тугой попке еще виднелись следы прежних наказаний, в разум не входила. Вот и сейчас, не поняв в чем дело, за что папаня парит, поначалу огрызалась и посылала хулу в его адрес, крепко зажатая между ног. Тогда он стал бить размашисто во всю мужскую казацкую силу. Опускал розгу, да так разошелся, что и не остановить. Дочка завизжала, как резаная, хваталась руками за вонючие кирзовые сапоги, умоляла простить. На ее розовой озорной заднице одна за другой вспыхивали ярко красные полосы. Чернобровая Татьянка орала так, что дух захватывало. Кизиловые прутья, казалось, насквозь пронзали кожу, дубили что есть мочи.
     А отец порол. Порол сначала молча, злоба подхлестывала, а разум затмило. Розги щелкали по голому телу, словно выбивали дробь. Татьянка то сжимала зад, и они отскакивали от натянутой плоти, словно палки от ковра. Когда же они в изнеможении расслаблялась, то прутья обвивали мягкую попу и впивались в нее клещами, кусали плоть, оставляя неизгладимые долгие следы. Если дочка ворочалась, то Михась выкручивал ей руку до хруста в локте, что было еще больнее.
   - Прости ты ее, неразумную, - взмолилась за дочь Параскева.
     Наконец, атаман разжал колени, дочка распласталась на земле. Лежала и подергивалась. Сил не было не то что подняться, даже юбку одернуть. Так и валялась в пыли, отсвечивая красным исполосованным задом. А бравый казак уже во всю трудился над матерью. Он снова ощутил влажной вспотевшей ладонью шершавую поверхность розги и опять принялся пороть, приговаривая.
   - Коза старая, дочка разумом не живет, ну да ладно, молода еще. А ты-то куда смотрела? Тебя для чего в доме держат? Чтоб дитя блюла, разуму учила. А ты? …. Э-э-э-эх, получай, а вот еще, дура, чтоб вредь у меня тише воды, ниже травы. Позор какой, срам на всю станицу. Ах ты возмущаться, старая? На еще, короста липучая, чтоб тебя черти съели.
   - Ты что, Михасенька, да побойся бога. Не виноватая я, попробуй уследи за такой дылдой.
   - Что, что ты сказала. Вякает еще. Учить меня будешь? Я тебе покажу. Бубнит мне тут под горячую руку.
     Он намотал густые длинные волосы на руку, подтянул жену к себе и порол от плеча наотмашь без всякого связывания. Параскева голосила по-бабьи. Но наученная горьким опытом сопротивления не оказывала. Лишь изредка вставляла фразы, чтобы дать себе передохнуть. От постоянных многочисленных ударов ее задница прямо на глазах налилась, словно созревший плод.
     Михась немного притомился, потому жену порол уже не спеша. Аккуратно и деловито выстегивал обе половины. Просьбы о пощаде по-прежнему были бесполезны. Он только ехидно осведомлялся, как жена себя там чувствует, и вне зависимости от ответа, продолжал начатое дело. Параскеве было не видно, но зато она прекрасно ощущала, как мягкое место разогревается на глазах, становится еще мягче и заливается краской. Улучив момент, когда он отвлекся, чтобы заменить истрепавшиеся прутья, Параскева повернула голову, чуть не сломав шею, подтянула руками попу на себя. Так и есть. Ее бедный зад стал походить на красную, усеянную гвоздиками клумбу.
   - Казаки дважды не присягают. Я свою честь никому марать не позволю. Раскинь мозгами, Параскева и сделай выводы.
   - Да я ничто, я завсегда за тебя, родимый, о-о-о-ой, матерь божия. Выпорол, значит за дело. Я не обижаюсь.
     Будто не розги, а огненные плетки стегали по ней. Под конец его хлесткие удары вызывали уже не крики, а истошные вопли. Начали собираться любопытные. А для Параскевы все стало безразличным, тело окаменело, превратилось в бесчувственное.
     Зрители через плетень сокрушенно качали головами.
   - Ай-яй-яй, как не стыдно. У такого отца такая паскудная дочка. Да и мать не лучше.
     Словно масло в огонь подливали.
   - Чего заявились, зеваки позорные? Поглазеть вылупились, все вам интересно, - н

Вместо предисловия. Информация почерпана из http://www.wespank.net/mikrosh_mb_1.shtml       

  Николай  Филиппов

Магия  боли

психоаналитические  этюды

Автор -  психолог -  консультант ,  действительный  член  Московской  психоаналитической  ассоциации , представитель  школы  реального  психоанализа , опирающегося  не только  на клиническое и  теоретическое  наследие  фрейдизма  и постфрейдизма ,  но  и  на  междисциплинарный  характер ,  интеграцию современной  психологии , психотерапии ,  этнопсихологии ,  истории  и  социологии . Книга  «Магия  боли» - первая , из  задуманной  серии ,  в которую так  же входят :  «Магия наслаждения» и «Экстаз жизни» .

И  в нас  тоже.

  Пароль выживания

Вы  не  замечали ,  что  мы  все  очарованы  болью ? Появившись  на  свет  в  родовых  муках ,  потом  всю  жизнь  мы  пытаемся  снова  и  снова  пережить  те  первые , наполненные  криком  и  страданиями , мгновения  нашего  бытия . О ,  нет , это  совсем  не  только  стремление  к  смерти , и  даже  не  заигрывание  с  ней .  Боль -  пароль выживания , объяснение  многих  странностей  нашего  существования. Почти  все   мы  боимся  боли .  Боимся  как  таковой .  Боимся  признаться  даже  себе , что   часто  и  противоположное  чувство -  наслаждение  для  нас  возможно  не  иначе  как   через  собственное  страдание - физическое  или  духовное . Нам  не  очень  уютно  от  мысли ,  что  проявления  высшей  духовности  уживаются  в  нас  с  самыми  грубыми , примитивными ,  порой  даже  первобытными  животными  инстинктами. Конечно , приятнее  видеть  себя  возвышенным  тургеневским  героем  или  идеально  отрешенным - блоковским. Но ,  другие  мы,  другие...   

Русский  человек  рожден  на  страдание . Страдание  очищает  его  душу,  облагораживает ,  готовит к победам  в  жизни . В  нем  он  черпает  силу  и  мудрость . Приглядитесь  внимательнее - любой русский  гораздо  труднее  переносит  свой  успех ,славу , богатство , внешнюю  красоту , чем  неудачи .  Юродство  он  возводит  в  сан  святости ,  а  их  уст  пастырей  своей  религии  Православия , вот уже  почти  две  тысячи  лет  слышит : «Жизнь  без  страданий  опасна. Бог ,  который  не наказывает  нас -  это  Бог ,  который  не занимается  нами» .

Так ,  веками  формировался  тот  уникальный  менталитет  русского  человека , «тайна  русской  души» ,  до  сегодняшнего дня  непонятная  и  пугающая  иностранцев . Вот ,  к  примеру ,  свидетельство  одного  из  них ,  итальянца  Паулини ,  датированное  аж  1689  годом . « Русские ( в  особенности  женская  половина  их ) , смотрят на  побои  как  на  своеобразное  доказательство  любви  и  благосклонности. Странным  образом ,  русские  женщины  бывают  наиболее  довольны  и  веселы  тогда ,  когда  получают  добрую  встряску  от  своих  мужей» . В народе  эта  особенность  русской  семейной  жизни еще   более метко  определена  поговорками : «Жену  не  бить-  милу  не  быть», «Бьет - значит  любит» .   А  многовековой обычай  субботних  порок  детей ?  Он  существовал  только на  Руси -  придуманный  самим  народом своеобразный  психотерапевтический  сеанс - очищение  болью .  Известная православная  формула : «все  равны  перед  Богом» - вдохновляла  участников  наказания :  никто  не  чувствовал  себя  обиженным . Заглянем в  «Исторические  судьбы  русской женщины»  книгу  историка  Сергея Шашкова , изданную  в  1879  году. В  ней  описывается то ,  как  происходил  у наших  предков  свадебный  обряд : « Жених , после  венчания  получал плеть от  отца  невесты  и  трижды  бил  ею  новобрачную  в  знак  власти  над  ней . Сама  плеть  называлась «державою».

Что  же  это  за  модель  жизни ,  принятая   русским  народом - существование  через   страдание ?  Существования  в котором  боль как  очищение ,  как  переход  на  новую  ступень чувственного  и  духовного  развития ? Существования , в  котором  наше «Я»,  наша  ментальность  проявляются  наиболее  полно  и  ярко. Впрочем , вариантов  бытия  в  ней «Я»  не так  уж  много . «Я» - утверждающее , так  называемый  сценарий  жизни , «Я» - отрицающее - сценарий  смерти . «Я» - отвергнутое  родителями , «Я» - подавленное  матерью, «Я» - искалеченное  отцом. Но  человек ,  существо  общественное .  Прикоснувшись к  тайне  магии  боли  прочувствовав  ее , он  стремиться  сделать  ее  достоянием  других , превратить  личное  знание  в  общественное  явление . Здесь ,  после  выхода  из своего «Я»  русский  человек  уже не  одинок .

В  разные  эпохи  и в  разных  странах люди  искусно  маскировали свое  влечение  к  боли , а еще  чаще  свое  сопереживание  созерцанием  чужих  страданий,под  воспитательную ,  религиозную  или  светскую  необходимость . Так  возникли  такие  явления  в истории  человечества  как спартанское  воспитание , древнеримский  культ  порки , процессы  инквизиции  над  ведьмами ,  русский  крепостной  театр  и  дисциплинарная  система  нацистких  концентрационных лагерей. Вот  уж  где  страсть  к  боли  раскручивалась  на полную катушку !

Но  этим  занималась  лишь  часть очарованных  болью . Другая -  прямо противоположным , не  раскруткой , а поиском  защиты  от  разрушающей  силы  болевого  влечения . Кто - то  из них  погрузился  в  мир  эротических  грез,  пытаясь  яростью  переживаний  изгнать  из  себя  беса  мучительства .Кто - то , прячась  от  разрушающей  страсти ,  превратить  все в  игру,  бесконечный садо - мазохистский  спектакль. А  кто , не мудрствуя  лукаво,  бросил  себя под  ноги  очередному  божеству : « Мучай  меня, Великий !».

Обо  всем  этом -  мой  дальнейший рассказ .

  Часть  первая :  Прикоснувшиеся к тайне

  Баллада  о  материнской  розге

                                                                                                   « Розгой  будем  мерить  стих ,

                                                                                                      Рифмы -  свист  жестокой  порки».

        Слова , вынесенные  в  эпиграф принадлежат  классику  русской  литературы,  поэту  и прозаику  «серебрянного  века» - Федору  Сологубу           (Ф. К. Тетерникову ; 1863 - 1927 ). То , что это  не  поэтическое преувеличение ,  а  четкая , продуманная ,  что называется  «выдышанная  жизнью» позиция  ,  легко  убедиться ,  полистав ,  ставшие  только  совсем  недавно   достоянием  широкой  общественности  сологубовские  «Афоризмы» . Вот  некоторые  из  них :

       « Люди  любят  побои , -  потому что любят  родителей .

          Всего  приятнее -  сочетание стыда  и  боли.

          Испытание  боли  дает  жизни  полноту  и  значительность ; только  ничтожные  люди  не   выносят  боли.

          Надо  страдать , -  для  души ,  для  детей , для счастья , для  здоровья. Предки  были  мудры , когда  секли  детей,  ибо  надо  страдать» .

Кто он был -  Федор Кузьмич  Тетерников ? Одинокий  садомазохист  от  литературы ,  вечный  мальчик , «отрок  чернокудрый» , свихнувшийся  на  порке?

В том - то  и  дело , что  нет .Садомазохисткая  терминология  здесь  абсолютно  неприемлима .

       В собрании музея  Института русской  литературы  сохранилась фотография  семилетнего  Феди .  Ангелоподобный  ребенок  напряжен  и  смущен перед  объективом  фотографа .  О  чем  он думает?  О  бывшей  или  предстоящей  порке , которая  обязательно  случится ,  если  маме  не понравится  его  поведение,  или  еще  о  чем - ни  будь  неприятном , таком  как , стояние  голыми коленями на горохе, например ,  за то , что «на  вывески головой много  крутился» ; неизвестно . Но   то ,  что жизнь  маленького  Феди  была до краев наполнена физическими  наказаниями, факт . О нем   пишет  сам  Соллогуб  в своей  «Канве к  биографии»:

«У  матери .  Смерть отца . Лег на  стулья и заплакал . 1867 .

Мальчик  Витя.  Он  сломал ноготь . Меня больно высекли.

Рукавички  дал  мальчику  подержать . А  тот  их  украл . Мать  ходила меня  искать. Потом порка .

Сады  и  розги  в  Прачешном  переулке .

Розги  в  доме  Северова  дважды. Мое  красное  лицо . Розги в  доме  Духовского , часто .

Драка  на  улице . Не  давай  сдачи . Высекли .

Мои  муки  при  учении  грамоты . Крики  бабушки . Колени . мать  меня  уводит. Сечет.

Наклейка  почтовой марки  на письмо. Сначала  смеялись , потом  высекли .

Елена  Ивановна  привела  меня в  школу. Дома  вечером  для  острастки  порка.

Я разбил  термометр . Ругань  ночью  при гостях . Еще  раньше ругань  бабушки. Жестокая порка» .

      Так ,  что  как ни верти ,  Феденька ,  Федор ,  Федор  Кузьмич   стал  таким  поклонником  розги  не по  случаю ,  и  не  в результате  каких - либо  физических - гормональных ,  или  психических  нарушений , а  волею  и  желанием  своей матери   Татьяны  Семеновны Тетерниковой , своего ,  как он ее  сам  называл ,  «строго родителя» .

    Зачем  простой  малограмотной  русской  женщине  все  это  было  нужно ?  Можно  догадываться ,  можно  и  понять ,  опираясь на известные  нам  факты из  биографии  Сологуба .

Обращает  внимание  на  себя  то , что такое  «  взыскательное  до  жестокости  воспитание»   стало  применяться  к  Феде  сразу  же  после смерти  отца .  Помимо забот  о  нравственном  здоровье  сына ,  Татьяна   Семеновна   так  же  решила  вести  беспощадную  борьбу    с наследственной  болезнью ,  якобы  преследующую   род  Тетерниковых . Вполне  понятная реакция  на  смерть  близкого  человека. Попытка  уберечь ,  спасти  от  несчастья  других  членов  семьи и ,  в  первую  очередь ,  конечно же  наследника ,  будущего  мужчину , мужа -  Феденьку .

         Что  для  этого  нужно ?   « Простые и суровые  средства». Без всяких там  барских  прихотей . И  Феде  вплоть до  двадцатилетнего возраста  приходилось  с ранней весны  и  до  поздней  осени ходить  босиком ,  везде  даже  в  училище и  в  церковь . Дома  его одеждой были :  в теплые  дни  короткий полосатый  халатик  из  льняного полотна  на голое тело ; в остальные в том  числе и ненастные  дни рубашка  блуза ,  кожаный  поясок ,  штаны  короткие  до  колен.

          А  теперь посмотрим  на  эту же  картинку  с  другой  стороны . Чего  добилась  Татьяна Семеновна ?  Только  одного  с  годами мальчик не  только  превращался  в  юношу ,  но  и становился   убежденным  гимнофилом -  поклонником наготы . Да и иначе  быть  и не  могло. Материнская  воля  вынудила  его  ломать  свое  «Я». При  врожденной     застенчивости  и   стыдливости  он  фактически постоянно чувствовал себя без  одежды. С  годами  переживания  и  стыд ,  сменило  восхищение  своим состоянием . «Люби  наготу , -  только  она прекрасна. Нагое  тело  свято ,  одетое грязно . Ибо  одежда  покров  для  грязи», - запишет уже  в  зрелые  годы  Сологуб  в своих «Афоризмах» . А  тридцать  шестой главе романа  «Тяжелые сны»  пойдет еще дальше , утверждая « спасительную  и  очищающую  красоту  обнаженной  плоти».

        И  все  бы  ничего ,если бы  размышления  юного  гимнофила  не  переплетались бы  с постоянными материнскими наказаниями :

                                    «  Глаза  горят ,  лицо  пылает ,

                                             Но все же  мальчик  приучен

                                             К повиновенью ,  и  снимает

                                             С  себя одежды , плача ,  он » .

Это  стихи - воспоминанье написаны  26 - летним  Сологубом . Воспоминанье ,  впрочем , довольно  свежее (  мать секла  Федю  до  20  лет ). Его порке всегда  сопутствовало  полное обнажение с последующим  «раскладом  на короткой  лавке»: 

                                  «В  саду ,  подальше , -  там  березки ,

                                         Такие  светлые  стоят.

                                         От  веток  их  порой полоски

                                         По  телу  моему  скользят .

                                        Сперва они на белом поле

                                        Ложатся ,  узки  и  красны ,

                                        А  после ,  с  возрастаньем  боли ,

                                        Смотря  по  степени  вины ,

                                   Они  синеют ,  багровеют ,

                                   На поле  красном  так близки ,

                                   И  вот  уж  капли  крови  рдеют ,

                                   Сливаясь  скоро  в  ручейки...»

     Год  за годом ,  наказанье  за  наказаньем  и  произошло  то ,  что должно было произойти . Нежный  мальчик , постоянно  заливающийся  краской ,  стыдящийся  и  боящийся  и  самих  розог  и  боли  от  них , и  своей  наготы перед матерью, а  в более старшие годы  пугающийся возможного  пробуждения своего  мужского  естества , - все  это не могло не вызвать ( не на сознательном ,  конечно ,  на  подсознательном  уровне )  ответную  реакцию  у  одинокой , оставшейся в  35 лет  без  мужа  женщины. Многолетние порки  сына стали  для нее  единственным  вариантом сублимации , выхода ее сексуального  чувства .

          Кто  посчитает  эти  размышления  вольной фантазией  автора , пусть заглянет в правила ( их  написаны  в  18 - 19  веках  целые тома )  правила  физического наказания  детей  в  английских  школах - пансионах . Там  везде есть  пункт  о недопустимости  их  проведения  «незамужними  женщинами  и  вдовами».  Англичане прекрасно  знали ,  что  стоит  за «суровой , железной  дисциплиной»  этих  дам . Кстати , сам  Федя  догадывался  об  истинном смысле материнских порок  и отразил  его в  одном из первых своих стихотворений :

                   « Всем   кажется , - я ,  как  тросник  дрожу ,

                      И  никуда  я в  жизни  не гожуся ,

                      Но  я порой  внезапно  надержу,

                      Или   с  мальчишками  вдруг  подеруся .   

                      Тогда    бранят  меня , стыдят , секут ,

                      Как  будто  бы  со  мной  нельзя  иначе ,

                      Как  будто  бы  березовый  лишь  прут

                      мне  нужен  так ,  как  кнут  упрямой  кляче» .

Обратите  внимание на  слова «как  будто  бы со  мной  нельзя иначе». В них  ключ  к последующим  жизненным  трагедиям  Сологуба .

      «Нельзя  иначе» - потому ,  что так хотелось матери , потому ,  что это была  ниточка , привязывавшая ее к жизни . Она  ,  Татьяна  Семеновна  Тетерникова , судя по сохранившимся воспоминанием , совсем  не была  злой  и жестокой . Просто  как бы  мы сказали сегодня  ,  ее внутреннее , женское «Я», почувствовав возможность волевой власти над  девочкоообразным сыном, вырвалось и подмяло под себя  и  его волю ,  и его чувства ,а в более взрослом  возрасте  и  сексуальные влечения . Это  было пострашнее инцеста. Сексуальная связь с матерью может прерваться ,  вытесниться , замениться  другими сексуальными  отношениями . Разорвать  круг представлений ,  фантазий , влечений , созданный вспышками материнской власти невозможно.

Тем более когда  это были не просто  порки -  упоение поркой :

                « Господь  мои страданья  слышит .

                     И  видит  кровь  мою Господь .

                     Его  святая  благость  дышит

                     На  истязуемую  плоть.

                    На  теле капли  крови  рдеют

                    И  влажен пол  от  слез  моих ,

                    Но  надо  мною  крылья  реют

                    Его  посланников  святых...

                    Смиренно  претерпев  удары ,

                    Я  целованьем  строгих  рук

                    Благодарю  за лютость  кары ,

                    За  справедливость  острых  мук» .

В результате - программа на  всю оставшуюся жизнь. Так же предельно ясно  выраженная  Сологубом :

             «... И  муки  любя ,

                  Мучительно высечь

                  Велю  и себя.

                  Мне  радостна  будет

                 Жестокая  боль, -

                 Скрещенье  жестоких ,

                  Разнузданных воль ».

И  еще точнее  в  «Афоризмах» : «  В напряжении  сил  люди  любят  боль  и  стыд ,  и в  этом корень  сладострастия» .

        Этот  самый  «корень сладострастия смеялся и издевался  « недотыкомкой»  над Сологубом всегда . Его сексуальный мир был  безжалостно искажен , искарежен.   Над ним поглумились  все :  и безудержная   страсть , нашедшая свой выход  и точку приложения  , и кровавая  материнская  розга ,  и собственный  стыдливый  и  нерешительный  характер.

     Однако назвать  алголагнические мечтания  Федора  Кузмича  Тетерникова  садомазохизмом  можно только  будучи  абсолютно невежественным  в человековедении . В действительности происходило  как раз  обратное . Никакого «наслаждения  и возбуждения»  он  не получал . А всего лишь  пытался пробиться  к себе ,  в своему  забитому ,  задавленному  мужскому «Я». То , чего  он  хотел ,  что  его  влекло  он в жизни   не   находил . Недостающее восполнялось  фантазией . Все его стихотворения , вся   его  проза заполнены  «голоногими прекрасными мальчиками» , « нагими пажами и девами»:

               « Воздвигнет  мне  царство

                  Живая  мечта , -

               Там  с  радостью  мука

                  Чудесно  слита.

                  Нагой красотою

                  Украшу  мой  двор.

                  Пажей наготою 

                  Насыщу мой  взор.

                  И  дев  обнаженных

                  Светла  красота ,

                  И радостна  сердцу

                  Моя  нагота...

                  Когда  же устану

                  Я  петь  и  плясать,

                  Неловких  велю я

                  Схватить и  связать,

                  И  сечь  прикажу  я ,

                  Чтоб тешить мой  гнев ,

                  Пажей  обнаженных

                  И  трепетных  дев.

                  И слаще  свирели

                  Обрадует  крик ,

                  Пронзителен ,  звонок ,

                  Нестроен  и  дик ».

       И вот с таким сексуальным  багажем  он  выходит  в  жизнь. Что дальше ?  А дальше самое тяжелое  -  сублимация №  2  -  игра в прятки  со  смертью . Он ее панически  боялся , пытался  обмануть  ,  воспевая . Вот  заслуживающее доверия ,  свидетельство , общавшегося с  Сологубом в последний год жизни  поэта и критика В. Смиренского : « Умирал  он долго и  очень  мучительно. Только  здесь  выяснилось , что  этот «поэт  смерти» , всю  свою жизнь ее прославлявший , совсем  не любил ее и неждал. Он  яростно отмахивался  от  разговоров на  эту тему : «Да  мало  ли  что я  писал !   А  я  хочу  жить!» .

     Тогда  зачем  эта маска ? Стоп  . Маска  ли ?  Отмотаем  ленту жизни Сологуба назад ,  в  дни детства  и  юности , когда его помыслами , чувствами  и влечениями руководила материнская розга .

        Что такое физическое наказание ?  Акт  воспитания?  Акт  устыжения?  Акт  воздаяния  болью  за  проступок?  Возможно , но  это взгляд из  вне , взгляд взрослых ,  наказывающих ,  а  для  ребенка ,  тем  более подростка порка совсем  иное . Это как раз та  самая  «малая  смерть» , о которой так  вдохновенно пишет  современный французский сексолог  Дидье  Дюма , разбирая  истоки  наслаждения  от оргазма . Только  в  них  энергия  жизни  и  энергия  смерти  сливаются  воедино, то  в  восторге  рождения нового  человеческого  существа ,  то  в упоении  сладостью  исчезновения ,  ухода .

        Боль  от  розги ,  стыд от наказания и служат теми «кодами» ,  которые  извлекают из подсознания ребенка ,  а еще  чаще  подростка , эти процессы. Они  не  только сексуализируют  его  жизнь , но и придают  этой сексуальности тот  самый  «болевой»  оттенок ,  который  как  раз и спешат  окрестить  садомахохизмом . 

            На самом  же деле , справедливее говорить о затянувшемся процессе отъединения  от  матери  и о своеобразном материнском  «интиме» .

            Мучаются обе  стороны .Купаясь , вертясь , то в  энергии  жизни ,  то  в  энергии  смерти ,  присягая ,  то боли ,то наслаждению . Но искалеченным из  этого  вихря  выходит, почти  всегда , только мальчик ,  юноша , мужчина .

           Что прекрасно  видно  на  судьбе Сологуба . Решившись ,  наконец , на брак  в  44  года , он  называет своей избранницей , младшую его на  12  лет известную писательницу   Анастасию  Чеботаревскую . «Роковое  сплетение двух судеб» ,  действительно  во многом изменило творческие и жизненные установки  писателя . Это был  союз родственных  по духу людей . Они и подписывались часто единым , придуманным  Сологубом  именем  Малим . Но ,  конец  этой   14 - летней «духовной  песни » , духовной  связи  ужасен . Вот  строчки  из письма Федора - Малима Д. С. Мережковскому :

             « Дорогой  Дмитрий  Сергеевич,

Вы , конечно  знаете  о  моей  утрате . 23  сентября  Анастасия  Николаевна .  заболевшая  незадолго до  этого  психастениею ,  ушла  вечером из дому  и бросилась  в  реку  Ждановку. Случайные  прохожие  слышали  ее   последние слова : « Господи, прости  мне».  Пытались спасти ее, но не  смогли . Водолаз  не  нашел  тела .» мая  оно  всплыло . 5 мая  мы похоронили  ее на   Смоленском  кладбище» .

         Если  бы этот  печальный  факт не был реальностью , он бы прийти  из романов  и рассказов  Сологуба ,  где герои предпочитают сводить счеты с жизнью  именно таким способом .

        Выходит  сам  срежиссировал смерть  жены. Смешал  фантазию и  жизнь ? Нет , не так . Духовное единение  мужчины  и женщины ,  живущих вместе не один год , всегда сопровождается единением физиологическим , сексуальным . Кем  фактически  была Анастасия  Чеботаревская  для Соллогуба ? Идеальным секретарем.  Иногда соавтором, иногда  литературным агентом . Все  это  очень нужно , но абсолютно недостаточно для жизни  мужа и  жены . Вот  здесь- то  и был , по - видимому , сбой. Причину  самоубийства  Чеботаревской  Сологуб видит  в психастении . Но  это  совсем не  причина ,  а  только  фон , на  котором суицидные настроения   стали  приобретать  очертания конкретного действия . Истинная  причина  же -  в тех специфических  сексуальных возбудителях  Федора Константиновича Тетерникова  , которые   были заложены в него материнским воспитанием . Это  и  страсть  и  обожествление  наготы , и маниакальное  обожание  «босоногих , кудрявых мальчишек» , и  постоянное  желание сечь  самому   и  быть  высеченным . Полный  алголагнический набор .

        Можно  предположить , что  как  литературный  факт , подобные  воззрения  Сологуба  вполне устраивали Анастасию  Чеботаревскую . Ведь никто иной  как она , была  активнейшим пропагандистом идей театральной  постановки  «Мелкого  беса» -   одного из  самых  ярких   сологубовских алголагнических  произведений.  Но  весь  фокус  в  том , что  это  были  не только  литературные воззрения , а  жизненная , сексуальная  установка . Не писателя , а мужа . Вот это  уже  , как  видно ,  никак не могло устроить Чеботаревскую. Она продолжала духовную  жизнь , поставив  крест  на сексуальной . Наверняка , оправдываясь  обычным : духовным  людям  этой гадости не  нужно . Но так или  иначе  ее  женское , сексуальное»Я»  было  невостребовано , и однажды...

       Нет , ничего  особенного  не  случилось , просто она почувствовала , что какая-то часть  ее , быть ,  может , даже  большая , уже  умерла. Остается  только  закончить начатое . И  она бросается в  Ждановку .

       На извечный  русский  вопрос : «Кто виноват ?» . Ответ один -  материнская розга .                                     

                            Смертельный  номер

                       

Все  мы  ходим  под  своей  судьбой . Предначертанная  до  нашего  рождения , порой  отталкивает  и  чем  дальше  мы  бежим  от  нее , тем  сильнее  она  нас  притягивает . Прячемся , изворачиваемся , а  она  все  равно  лезет  из  нас  как  пружины  из  старого  матраца . Грубо?  Отнюдь .

Давно ,  не  одно  десятилетие  в  умах  российской  публики  вспыхивает  и  исчезает  фраза : « Да  был  мальчик - то. Может , мальчика -то не было ?» - реплика  из  последнего  «прощального»  романа  Горького  « Жизнь  Клима  Самгина» . Фраза ,  итог  не  творческой , нет, жизненной  биографии писателя.

Можно  долго  и  научно  рассуждать о  силе  и бессилии психоанализа . но  факт  остается фактом -   подсознательное , выплывшее ,  явившееся  ближе  всего  к  истине , существу .

История  эта  заканчивалась  самоопраданиями ,  самоисповедями  «великого  пролетарского писателя  Максима  Горького »  в  «Климе  Самгине» . а  началась  она  когда  Алеше  Пешкову  было  всего три  года . Умер  его  отец. Умер нелепо , зло . От  холеры. Ухаживая  за маленьким  сыном . Сын - разлучник , сын  разрушитель   большой , нежной , сильной  любви  Варвары  и  Максима - Алешиных  родителей . Страшная , незавидная  участь ! Малыш  довершил , закончил  то ,  что  давно  желала  вся  каширинская  родня . «Не ровня  он тебе -  из  мастеровых ,  а  мы  купеческие...» -  это  еще самые  лучшие слова  которыми  постоянно корил  дед при  Алеше  мать.

Аукнулось  это позже - в его  псевдониме :  имя  отца с  определением «горький» - наивной ,  почти  детской  попытке  убежать  от  себя , от  своего ,  включив  программу  самоуничтожения.

Писатель  тем  и  хорош , что он  сам  рассказывает о  себе .  Со  школы известные  строчки  из  «Детства» : Бабушка  кинулась  ко  мне  и  схватила    меня  за  руки , закричав :  -Лексея  не  дам !  Не  дам  изверг ! - Она  стала  бить  ногою  в  дверь , призывая: - Варя , Варвара !..Дед  бросился  к  ней , сшиб  ее  с  ног , выхватил  меня  и  понес  к  лавке . Я  бился  в  руках  у  него , дергал  рыжую  бороду , укусил  палец . Он  орал , тискал  меня и , наконец , бросил на  лавку , разбив  мне  лицо . Помню  его  дикий  крик : - Привязывай ! Убью!..-  Помню  белое  лицо  матери  и  ее  огромные глаза. Она  бегала  вдоль  лавки  и  хрипела : - Папаша , не надо! Отдайте...- Дед  засек  меня  до  потери  сознания , и  несколько  дней  я  хворал, валяясь  вверх  спиною  на  широкой  жаркой   постели...».

Казалось  бы  после  подобного  обращения  кроме  ненависти  к  деду  от  шестилетнего  мальчика ничего  ожидать  нельзя . Но... дальше  Горький  убедительно  показывает , что  единственным  человеком  в  доме , которого  он  внутренне  любил  и  жалел  был  именно  дед .  Что  за  странная  любовь  через  розги , через  жесточайшую  порку ?  И  совсем  не  странная . Василий  Васильевич  Каширин ,  Алешин  дед , сам  того  не  подозревая , наказав  его  «до  потери  сознания», стал  для  него  единственным  человеком, понявшим самое  тайное , сокровенное.  К  этой  тайне , кстати ,  уже  начали  подбираться  исследователи при жизни  «буревестника  революции» . Любопытная  информация  содержится  в  выходивших  в  1925 - 1930 годах   выпусках «Клинического  архива  гениальности  и  одаренности» . Неоднозначности  личности  основоположника  социалистического  реализма»  посвящены  исследования : «Делирий  Максима  Горького (  о  душевной  болезни , которой  страдал  М.Горький  в  1889 - 1890  годах )» ,  «О  суицидомании  Максима  Горького» , «К  психологии  сновидной  жизни  Максима  Горького» , «Наследственность  Максима   Горького» . Однако  никакого  общественного  резонанса  эти  попытки  понять  личность  «гениального  босяка»  не  имели . «Клинический  архив»  издавался  в  Свердловске , мизерно  малым  тиражем  в 300  экземпляров . К  тому  же  наука ,которую  он  представлял -  эвропатология - (соединение  психо - патологического  анализа  и  творческих  устремлений) , была  забыта  в  те  же  30 - е  годы . Почему ? Немалую  роль  сыграло  то , что  эвропатологи  видели  в  любом  ярком  психическом  проявлении  патологию. Психиатрическая  подготовка  сыграла  с  ними  злую  шутку : в  творчестве  они  видели только «приступ» . У  Гоголя , по  их  мнению, «шизофреническая  психика» , а  Лев  Толстой  «эпилептоидная   личность».В  результате ,  при  всей  занимательности , реальная  ценность  эвропатологических  исследований  не  высока . И  все  же , эвропатологии  уделяли  внимание  лучшие  психиатры - клиницисты  и  не  прислушаться  к  их  мнению  было  бы  непростительной  ошибкой . Так , через  все  исследования «душевной  патологии  Максима  Горького» , проходит  верная  и  ключевая  для  понимания  жизненных  злоключений  писателя  мысль о  его  ПОСТОЯННОМ  СТРЕМЛЕНИИ  К  СМЕРТИ , ИГРОЙ  СО  СМЕРТЬЮ.

Та  детская , субботняя  порка  под образами  открыла  ему  возможность   столь  желанного , не  зависящего  от  его  воли  ухода  из  жизни...Дед  впервые  сыграл  с  ним  в  смерть  и  отныне   эта  игра  становится главным  занятием  его  сознательной  жизни . Обратимся  снова  к «Детству» , одному  из  немногих,  что  называется « не  высосанных  из  пальца»  произведений «соцреалистического  гения».Вскоре  после  дедовского  наказания  между  Алешей  и  его матерью  произошел  такой  разговор : - Поди  стань  в  угол .- Зачем ? -

Она  тихо , но  грозно  повторила : -  В  угол !

-Какой ?  не  знаю ,  что  тебе  надо , сказал  я , отчаявшись  понять  ее...

- Ты  знаешь , что  это  наказание  стоять в  углу ?                                           

-Нет. Почему  наказание ?                                                                                                 Для  Алеши , как  затем  и  для  Алексея  Пешкова, а  затем  и  Максима  Горького   наказание  всегда  существовало  только  в  одном  измерении - порка. Сцены , где  она  применяется  навязчиво  кочуют  из  рассказа  в  рассказ, из  романа  в  роман . Сцены  подробные  до  натурализма . Можно  проследить  по  ним  как  в  зрелом  мужчине  каждый  раз  просыпается  тот , высеченный  мальчишка , как  он  вновь  и  вновь  переживает неизбежность  и  жестокость  наказания , страх  и  уход  в  небытие...

Причем  наказывают  чаще   всего  женщин. Например , вот  так  , как  в  рассказе  «Васька  Красный» : « И  упрямая  девица  в  большинстве  случаев  сдавалась,. подходила  к  Палачу; если  же она  не  хотела  сделать  этого , Васька  сам  шел  к  ней , брал  ее  за  волосы  и  бросал на  пол .Ее  же  подруги , а  зачастую  и  единомышленницы ,- связывали  ей  руки  и  ноги  и  тут  же  на  полу  и  на глазах  у  них , виновную  пороли...».

Не  надо  долго  мудрствовать , чтобы  увидеть  во  всех  этих  писательских  фантазиях  продолжение  того   давнего   спора  с  матерью  о  наказании . Впоследствии , кстати , она  все - таки  стала  пороть  Алешу  ремнем , но  он  уже  «не  обращал  на это  никакого  внимания» . Почему ? Мама  для  любого  русского  мальчика  - волевой  и  чувственный  тренер . На  общении  с  ней  он  развивает  волю , сталкивая  свои  желания  и  «хотения»  с  ее  требованиями  и  запретами , оттачивает  и  углубляет  чувства , принимая  ее  стиль  поведения  и  поступки .Именно  матери  уже  самой  природой  вручено  право  наказывать  сына. Это  постоянное   внутренне  противоборство и  есть  двигатель  волевого  и  нравственного  развития  любого  русского  мальчишки . Алешина  мама  эту, предназначенную  ей в  его  судьбе  роль  ,  к  сожалению, не  выполнила. Вспомните  горькие  строчки  из  того  же « Детства» : « Я  запомнил : мать  не  сильная ;  она  как  и  все  боится  деда».

Что  в  итоге ?  Алешина  мечта  «о  строгой  и любящей  матери»  рассыпалась  в  прах . Его  реальным волевым  и  чувственным  тренером  стал  дед , а  мать  так  сбоку- припеку , на  переферии  его  детской , а затем  и  взрослой жизни .Эта  ненормальность , вывернутость  ситуации и  породила  в  подсознании   Алеши  Пешкова  образ  волевой  властной  женщины, компенсировав  им  реальность. Той  самой  женщины , которая  в конце  концов и  стала  ИСПОЛНИТЕЛЬНИЦЕЙ  ЗАМЫСЛА .

Что  я  имею  ввиду ? Только  то , что  играющий  в воображении со  смертью  всегда  рано  или  поздно  начинает  чувствовать непреодолимое  увидеть ,  испытать все  на себе «на  самом  деле» . Горький  - не  исключение . Есть  такое понятие «косвенное  самоубийство» .  Это  когда  человек  перекладывает  свой  уход  из  жизни  на  ситуацию , или перепоручает  сделать  это  другим , ощущая  неспособность  расправиться  с  собою .В  сценарии  любого  косвенного  самоубийства  главная  роль  всегда  отводится  исполнителю . На  него  возлагаются  все  тяготы  по  устранению  из  жизни . Берет  он  их  на  себя  чаще  всего  не  зная  истинных  замыслов  своей  будущей  жертвы . Вот  такими  исполнителями  фантазий  о  смерти  и  стали для  Горького  женщины . У  него  было  навязчивое , постоянное  стремление  убить  себя  их  руками .

   Почему  все - таки  косвенное  самоубийство ? Да  потому  что  расправиться  с  собою  самостоятельно  для  натур  творческих  дело  маловозможное. .Живущие  над  жизнью ,  общающиеся  с  ней    посредством  произведений , они  и  смерть  свою  воспринимают  как  одно  из  них - кто  как  очередное , кто  как  последнее...Вся  тайна  в  том , что  УЙТИ  ИЗ  ЖИЗНИ  ДЛЯ  НИХ  НЕ  ЗНАЧИТ  РАССТАТЬСЯ  СО  СВОИМ  МИРОМ. Напротив , многие  из  них  считают , что  оборвав земную  связь , они  станут  свободными  и  творчески  беспредельными... Зная  это , совсем  не  трудно  понять  когда  у  таких  людей   впервые  возникает  мысль  о  косвенном  самоубийстве . Это  почти  всегда  происходит  тогда , когда  груз  житейских , бытовых  проблем  становится  невыносимым , когда  ревниво  оберегаемый , выношенный, выдышанный  мир  образов  и  фантазий  начинает  рушиться  под  напором  реальных  жизненных  переживаний. И  начинается  погоня  за  смертью...

Вот  несколько  эпизодов  из  горьковской  биографии . Когда  пришла  пора  любить , оказалось , что  брак  «как  у  всех»  не  для  него . Пара  строчек  из  переписки  с  Чеховым. Начало  августа  1902  года Арзамас : «Если  меня  отсюда  осенью  не   выпустят , я  влюблюсь  в  горничную  податного  инспектора , что  живет  против  нас , увлеку  ее  на  самую  высокую  из  городских  колоколен  и  брошусь  вниз  оттуда , вместе  с  ней , конечно . Это  будет - трагическая  смерть М . Горького» .

Красиво , правда ? Театрально. И  как  внутренне  точно ! Особенно  слова «вместе  с ней». Вдвоем , отсюда , туда , в  невозвратную   светлую  даль...

И  начинается  калейдоскоп  браков , любовниц . Вместо  уравновешенной  и  рассудительной  Екатерины  Павловны  Пешковой  женой  Горького  становится  актриса  МХАТа  Мария  Федоровна  Андреева . Конечно  же  не  из - за  того , что  Алексей  Максимович  был  очарован  ее  исполнением  роли  Леля  в  пьесе  «Снегурочка» . Эта  все -  этикетка. В  реальности , увы , пример  внутреннего , подсознательного  тяготения  родственных , скрываемых  от всех  душ . Игра  со  смертью  была  так  же  естественна  в  жизни  Марии Федоровны , как  и  у  ее  избранника . Все  шло  от  матери . Увлекшись  желанием убить  себя, она  однажды  действительно  покончила  с  собой , не  забыв , однако , перед  этим  выколоть  глаза  на  портрете  своей  внучки  Кати  Желябужской . Такая  вот  мелодрама .

Но  насколько  Андреева  интересовала  Горького  внутренне , настолько  же  внешне  она  бала  безразлична  ему . В  ее  присутствии  Горький  постоянно  оказывал  знаки  внимания  Варваре  Васильевне  Шайкевич , бывшей , между  прочем , тогда  женою  Андрея  Романовича  Дитерихса . Мария  Федоровна  ревновала , плакала. Плакал и Алексей  Максимович. Впрочем , он  плакал  очень  часто . Поплакали - и  все осталось  на  своих  местах . Иначе  быть  и  не  могло . Театр  вытеснил  жизнь , поиск  бурных  страданий - разум . Это  только  в  детстве  можно  побаловаться  и  получить  желаемое  переживание  страдания , да  еще  поиграть  в  кошки - мышки  со  смертью . Игры  же  взрослых : всевозможные  сечения  и  самосечения  души  и  чувств почти  всегда  оканчиваются  неудачей ...

Погоревав  и  поплакав , Андреева ,что  называется  «поддержала  почин»  и  стала  так  же  открыто  ухаживать , а  затем  сделала  своим  любовником  Петра  Петровича Крючкова помощника «великого  пролетарского  писателя».Сам  же  Алексей  Максимович  то  же  не  дремал. Наигравшись  с  Варварой  Шайкевич , получив  от  нее  свою  дозу  страданий , он переключился  на  известную  авантюристку  Марию  Игнатьевну  Бенкендорф , которая  стала  его  секретарем  и  фактической  женой . Многие  биографы  Горького считают , что  именно  она  осуществила  мечту  Алеши  Пешкова о  светлом  уходе...В  своей  книге  «Дети  Кремля»  Лариса  Васильева  описывает  такой  эпизод . Однажды  она  отважилась  напрямую  спросить Марию  Игнатьевну  о  знаменитой  коробке  конфет , якобы  присланной  Сталиным Горькому . Ответ  ее  поразил  прямотой  и  откровенностью : «Почему  же... Я  сама  кормила  его  этими  конфетами  и  наслаждалась  предсмертными  муками» .Заметьте  снова как  красиво, театрально , ну  прямо  как  воображаемый  полет  с  городской  колокольни  в Арзамасе. Но  в  итоге , на этот  раз - смерть .                                                                                                   

                                      Звереныш            

« О  матерях  можно  рассказывать  бесконечно», -  эта  пророческая  фраза  по  иронии  судьбы   тоже  принадлежит  Горькому . Рассказывать , к  сожалению , не только  хорошее. Об  их  не  умении , а  часто  и  не  желании   воспитывать  из  своих  сыновей  мужчин , о  причинении  им  чаще  бессознательной , но  от  того  не  менее  сильной и  жестокой  боли .  Именно  материнский  брак  в  сценариях  жизни  объединяет  Пушкина  и... Ивана  Грозного .

«Звереныш» ,- так  называла  маленького  Сашу  Пушкина  его  мать  Надежда  Осиповна . Называла  и  злилась, называла  и  секла больно  и  часто . За  что ? За  нрав  африканский  неукротимый , за  взрывы  чувств , за  упрямство. Этот  факт  уже  второе  столетие  обмусоливается  публикой  и  литературоведами , входит  во  все  сколько - нибудь  подробные  жизнеописания  поэта .  И  быть  ему  в  ряду  подобных  детских  писательских  неприятностей  и  переживаний , вызывающих  вдох  сожаления  и  размышления  типа : «да  не  он  один и  Тургенев  тоже , и  уж , конечно , Горький...» 

Все  это так . Но... Главное , большое , перечеркивающее  все «но»  состоит  в  том , что  рукой , если  угодно , розгой   Надежды  Осиповны  двигали  отнюдь  не  педагогические  мотивы , а  элементарная  озлобленность  на  нерусский  «басурманский»  облик  ее  сына , на  воплотившееся  в  нем  черты  африканского  предка. Еще  более  жестоко  поступил  с  Пушкиным  отец . Не думайте  только , что  он  сек  его  по  пять  раз  на день . Сергей  Львович  демонстративно («родила  такого , сама  и  воспитывай»), устранился  не  только  из  воспитания , но  и  вообще  из жизни  маленького  Саши , а затем  и  Александра , и  Александра  Сергеевича . Был  отец  и  не  было  отца .Он  был  сиротой  при  живых родителях.

Все  праздники , все  победы  Пушкина беру

Ничего не имею против содержания данной наглядной агитации)):)
http://alvin6107.narod.ru/pikt.html

  Автор : Николай Филиппов

                             ЭЛОИЗА

                или  семь  писем  о  любви, грехе,

                соблазнах  и  вожделениях

                 Есть  всего  три  воплощения  человеческого  Духа: Вера, Надежда, Любовь.

             Из  поколения в поколение передаются  истории  Христа, Элоизы  и Абеляра,

             Гамлета, в  которых,  мы, сегодня,  и  наши  далекие предки

             едины  в  чистоте  и  силе  своего  чувства,  ибо  Бог

                                                                                                      есть  страсть.

                                             От  автора

     Для  меня  всегда  будет  загадкой  почему  Шекспир  скрупулезно  выискивавший  в  истории человечества  проявления  трагического  прошел  мимо  или, быть  может,  не заметил  уникальную, будто  бы  специально  написанную   жизнью  для  драматурга   судьбу  Элоизы  и  Абеляра . Она не может  не  потрясать . Но ,  как  не  удивительно ,  до  сегодняшнего  дня остается  известной  лишь ограниченному  кругу  ценителей   филологической  старины  или  изысканных  эротических  удовольствий . Ознакомившись с  ней ,  я  не  мог  не  попытаться  донести  ее до  современного  читателя .

       Но  как?  Почти  всё,  что  написано  как самими  Элоизой  и  Абеляром,  так  и  о  них - написано  на  латыни  академичным  сухим  языком. Схоластические  философские  битвы , окружавшие  Абеляра , в  результате которых  он  чуть  не  попал  под  инквизиционный  трибунал , сегодня  абсолютно  не  актуальны  и  воспринимаются  как  причуды  средневекового  сознания .

     Что  остается?  Страсть. История  страсти. Взлеты, падения, борьба  за  выживание   Любви.

       Мне  показалось, что  наиболее полно  передать  ее  можно  в  форме исторической  фантазии. Основываясь  на  реальных  биографических  фактах, сохранившихся  письмах, документах. Но,  не  просто  воспроизведя   их, а  наполнив  чувствами, страданиями, метаниями  страсти. Всему  этому  почти  идеально  соответствует  эпистолярный  жанр . Где  как  не  в  письмах в  то  далекое  время , могли  люди  высказаться  наиболее  полно, наиболее искренне? Пожалуй, только на  исповеди  у  священника. Абеляр как раз и  был  священнослужителем.  В  своих  письмах  Элоиза  и  исповедовалась  ему .  Они  перед  вами .

      Впрочем,  все  это события  второй  части  жизни  «безмерно  влюбленных». Первая  же, до  краев  была  наполнена  самыми  невероятными  сюжетами. Вот  их  более  чем  краткий, протокольный    перечень.   Страшное  своей  правдой  либретто.

Элоиза  встретилась  с  Абеляром  когда ей едва  исполнилось  14  лет . Он  уже  тогда  был  одним  из  известнейших  философов  средневековой  Европы .  Элоиза  же  до  этой  встречи  воспитывалась  своим  дядей  парижским  каноником  Фульбером .  Воспитывалась  совсем  неплохо . По  всей  Франции   шла  слава  об  ее  образованности .  Но « нет  предела  совершенству» . Восхищенный  успехами  племянницы , Фульбер  уговаривает  Абеляра стать  учителем  Элоизы . Учителем  с  самыми  широкими  полномочиями . Как  писал  сам  Абеляр : « он  поручил  не  только  наставлять ,  но  и  наказывать  девушку ,  в  тех   случаях  и  по  своему  усмотрению ,  если  она  вследствии  ленности  или  непослушания  заслуживает  поощрения  розгами». Абеляр  не  стал  противиться , но  к  его  удивлению ,  срабатывавший  до  этого  всегда  безотказно метод  привел к неожиданным  результатам . Элоиза  не  только  не  обижалась на  своего  наставника  за  наказания , но  относилась  к  розгам  с  таким  рвением , что  Абеляр  вынужден  был  впоследствии признаться:  «не  гнев  учителя , а  любовь побуждала меня  почаще  приговаривать  ее  к  наказаниям и  приводить их  в  исполнение» . То ,  что  рукою  Абеляра  двигала  отнюдь  «не педагогическая  целесообразность», а чувство  страстной  любви ,  вскоре догадался  и Фульбер . Спасаясь  от  его  гнева  Абеляр  перевозит  воспитанницу  к  своей  тетке  Дионисии  в  Бретань . Там ,  юная  беглянка рождает  сына - Астролябия . После  возвращается  в Париж , и  уступая  настойчивым  просьбам  дяди  Элоиза   вступает  в  брак  с  Абеляром , обвенчавшись  с ним  в одной  из  парижских  церквей .

         Но  здесь  случается «но» , одно из  многих , преследовавших  эту  влюбленную  пару  всю  жизнь . Их  брак , по  договоренности  Абеляра  с  Фульбером , должен был  оставаться  в  тайне  для  того , чтобы  Абеляр  мог  беспрепятственно  продолжать  чтение  своих  лекций  в  кафедральной  школе  Парижа . Однако  Фульбер , пытаясь  восстановить  доброе  имя  Элоизы  , нарушает  этот  договор. В ответ  на  такое  вероломство ,  Абеляр  вновь  увозит  Элоизу  из дома и  временно помещает  ее в женский  монастырь  Аржантейль , где она  воспитывалась в  детстве . Фульбер  вне  себя  от  гнева. Он  решает , что  Абеляр  насильно  постриг  Элоизу  в монахини  для того ,чтобы  она  уже  никому  не  досталась  кроме  него .  Рассерженный  дядюшка  подкупает  наемных людей ,  приказывая  им  изувечить  Абеляра , оскопив его.  Потрясенная  произошедшим, Элоиза  добровольно  остается  до  конца своих  дней  в Аржантейле .

        И  на  волю  летят  письма...                 

Письмо  первое -  Невинность

Аржантейль , апрель  1139  года                                                             

О,  мой  любимейший ! Бог  свидетель ,  что  я  никогда  ничего  не  искала в Тебе ,  кроме  Тебя  самого . Я  желала  иметь  только  Тебя ,  а  не  то ,  что  принадлежать  Тебе . Я  не стремилась  ни  к  брачному  союзу ,  ни  к  получению  подарков  и  старалась ,  как  ты  и  сам  знаешь , о доставлении  наслаждений  не  себе ,  а  Тебе  и  об  исполнении  не  своих , а  Твоих  желаний. И  хотя   наименование  супруги  представляется  более  священным  и прочным,  мне  всегда  было  приятнее  называться  твоей  подругой,  или, если  ты  не  оскорбишься  - твоею  сожительницей  и  любовницей. Я  думала ,что  чем  более  я  унижусь  ради Тебя ,  тем  больше  будет Твоя  Любовь  ко  мне  и  меньше  я  могу  повредить  Твоей  выдающейся  славе . Так  оно  и случилось . Но  видно,  делая  угодное  Богу ,  мы  всегда   немного  заигрываем  с  Искусителем.

        Когда  я сама  по Твоему  приказанию  сменила  без  промедления  одежду,  а  вместе  с  нею  и  душу, я  показала  этим, что  Ты  единственный  обладатель  как  моего тела,  так  и  моей  Души. Но  мне  до  боли  не  хватает  Тебя! Все  есть  вокруг,  но  нет  Тебя.

       Здесь, в  тиши  раздумий,  я  все  чаще  и  чаще  осознаю,  что  Ты наполнил  меня  и  окружающий  мир. Этот   мир  не  выдумка . Я  умею  придумывать  жизнь и  жить  в ней , как  никто другой ,  но  я  не  научилась быть  счастливой  в  нем . Сестры  пытаются  убедить  меня  в  том , что  Ты ,  возлюбленный , - только  бред , пустая  фантазия , плод  еще  не  оформившегося  девичьего сознания .

     Мне   же   смешно  и  жалко  их. Ничего ,  ничего  они  не   знают . И, наверное ,  уже  не  узнают  в  жизни .

       Я  отдала  себя  целиком  в  Твои  руки ,  в  Твое  безраздельное  владение ,  в  рабство Твоих  чувств  и  желаний. Но  был  ли  это  промысел  Божий  или слабость , моя  игра  с  Дьяволом ?

       Кто  я  сегодня?  Мумия  страсти,  истекающая  понапрасну  ее  соком?!...

О,  мой  любимейший!  Мало  того,  что  моя  любовь ( вот  ведь  что  удивительно!)  обратилась  в  такое  безумие,  я  сама  отняла  у  себя  всякую  надежду  на  то,  к  чему  стремилась.

       Зачем  Господь  наградил  меня  этой  дырой,  в  которую  проваливаешься  как  в  бездну ? Испытание,  да,  друг мой,  испытание. Покаюсь  тебе -  не  помогает  дисциплина . Нет   никакого  смысла  стегать  себя  даже семихвосткой . Так  и  видишь  эти  злые ,  колючие  глазки ,  слышишь  его  бесовский  хохоток . Дисциплина ? Мое  нудное  ежевечернее  развлечение -  бледная  постоянно  исчезающая  тень  наших  безумств. Сестра  Корнелия  говорит ,  что  и  плетку  держу  я  как - то  особенно нежно ,  и  мои  груди  стоят  задиристо ,  и  соски  на  них  напряженные , -  все  ждут  Твоих  губ , любимый !

        Я -   все  та  же,  вечная  твоя  девочка, с  гладеньким  животиком, пухлыми  губками  и  маленькой  дырочкой  внутри ,  которую надо осторожно  растягивать . Как  мне  хочется снова ( Господь ,прости  меня , грешную! ) ощутить  как  твой символ  власти  надо  мною снова  пронзает  меня  насквозь ,  и  снова  я  закричу  и  забьюсь ,  вскочив на  Тебя , насаживая  себя  все  глубже  и  глубже ,  ощущая  как твоя  огненная  плоть живет  во  мне, как наступает  долгожданный миг...

      Блеснул   же  он  впервые, тогда,  почти  в  младенчестве. Неужели  я  родилась  такой,  или  Дьявол  только примеривался  ко  мне,  смотрел  со  стороны ?

       Тебе,  единственная  Любовь  моя, духовнику  моему, своему  Господин, а  вернее  Отцу,  исповедуюсь.

       Из  раннего детства - почти  ничего не помню. Кто - то  прикасается к  моей  спине смеется,  целует  в  губы  и  щек. Блестящий,  слепящий  свет: то ли  солнечный луч ,  то  ли  свечу  поднесли  слишком  близко . Неразличимо . Тепло , уютно ,  спокойно  и  ярко .

        Первое  же  впечатление,  что  оставила  во  мне  моя  детская  память - мальчишеская  попка, выставленная  прямо  перед  моим  носом. Исцарапанная,  вся  в  рубцах ,  принадлежащая моему  восьмилетнему  брату  Маэлю . Предмет, между  прочем , моей острой  зависти .

       Открою  тайну,  о  которой,  быть  может, ты  уже  догадался  сам. Никогда, ни  тогда , ни позже,  ни  с  тобой,  ни  сейчас , -  я  не ощущаю  себя существом  преимущественно  женского  рода . Мальчишеское всегда привлекало , манило  меня... Дьявольская  усмешка? Но  это  существует, это  есть,  бесценный мой,  и  я  не могу  солгать …

       Об  отце  в нашей  семье  не  говорилось.  Его  просто  не было. Мной  и  Маэлем  целиком  заправляла  мать  наша  Геринда, да  еще  появлялся  изредка, как  солнышко  на  ненастном  небе, ненавистный  так  уходе за нами  воспитании  грузная ,  крикливая и  краснорукая  старуха  Мероя . Злости  в  ней  накопилось  на  десятерых ! Сразу  ж, при  появлении  в  нашем  доме она  взяла  за правило чуть что, сечь  нас  с  братом  за  дело  и без  него, а  чаще всего  просто  так -  для  острастки ! Тяжелая  у  нее  была  ручища! С  одного удара  кожу  до крови  рассекала. Ударов меньше пятидесяти  никогда  не  бывало ...

       Но  это было позже.  В  младенчестве  моем, я чуть  ли не каждый  день  наблюдала  как  Мероя  «воспитывала» брата. Он , если  ты  помнишь ,  старше  меня  на  четыре  года . Мерзкая  старуха нарочно  заставляла смотреть  его  очередную  порку , приговаривая гнусаво: «Вот,  что  бывает  когда  мальчики не  слушаются,  когда  мальчики  шалят...»

        Я  смотрела.  И  не  испытывала  страха. Наоборот,  мне очень  хотелось  быть на  месте  Маэля , самой  попробовать  острую  боль, узнать  смогу  ли я переносить   муки  по -  мужски мужественно,  стойко .

       Я  так  живо  представляла  себя  растянутой  голышом  на  лавке -  холодной, шершавой, занозистой , так  явно  и  сильно ощущала  Мероины  удары, даже  чувствовала  холодные ,   быстро  сжимающиеся  капельки  крови ,- что  со  мною,  поверишь  ли , Палатинус  мой  ученый , уже  тогда  в  младенчестве  случался  тот  самый  Миг !

      Удивительного  здесь  ничего  нет . Мероя ,  как  и  все  деревенские  женщины , любила  не  только  стегать ,  но хвастаться  своими  питомцами .  Соберутся  дворовые и она тут как тут с нами . Разденет -  стоим как  жеребцы на продажу : ощупывают нас  взглядами , оценивают. Хорошо бы только  это. Едва мать наша Геринда  отправлялась  в  очередное  «путешествие» (  сейчас - то  я  ее очень  хорошо  понимаю ,  что  без  этих «путешествий»   она  бы  просто  сошла  с ума ) , Мероя , придравшись к  чему - ни будь «нестрого» наказывала нас - снимала одежду , и так мы  ходили  до  тех пор ,  пока  мать наша  не возвращалась из  своих  «странствий» .

        Хорошо  еще , что  забавы такие приходили  Мерое  на  ум  летом . А  так  ничего .  Голые ,так  голые. В  этом есть  и  своя  прелесть.  Я  с  удивлением, каким - то  глубинным  сладостным  чувством рассматривала  тело  Маэля , залезала  взглядом в его  самые  потайные , самые стеснительные  уголки. Брат же ,  видя  внимание к нему  краснел  и  смешно  закрывал руками свой «мужской  жезл» .

      Мерое  и  этого  оказалось мало. Она стала  приучать  нас к младенческому греху .  Я  и  сегодня  не  могу понять  эту  загадку  простолюдинов . Истовая  набожность  - и полное  забвение в  своей жизни  заповедей. Конечно, младенческий  грех - не редкость. Я  помню  Твои  рассказы  как  то же  самое  делал с тобою брат  Доменик,  и вся  ваша  Сент -  Галленская  обитель  только  и  занималась  «воспитанием  у  мальчиков  крайней  плоти». Но  у  вас  все  было  как - то  нежнее,  приятнее  что  ли . Мероя  же  хватала  меня  своей  ручищей и терла ,  терла   бы  старалась  вырвать  эту  горошину  совсем , навсегда  лишить  меня  способности  чувствовать  и  любить . Вот  это -  то  я  и воспринимала  тогда как  истинное наказание ,  как кару  за  мое  посягновение  на  мальчишеское .

         Позже ,  гораздо позже  уже   здесь , в  Аржантейле ,  я поняла ,  что  все проделки  Мерои  не плод  ее  безумства ,  а одна  из  сторон человеческой  натуры , совсем  не  маловажная . На  меня  снизошло  прозрение .  Я  сама ,  все мои  подружки  и  дома и здесь прячемся от  себя , играем  в  неведение. Но  всегда  все  одержимы (опять, опять,  любимый мой, вижу  усмешку  наглую  искусителя ! )  желанием  выказать  друг  другу  какую -  ни будь  злую  шутку , сотворить    пакость , оговорить  или  оклеветать,  всячески  мучить  один  другого , чтобы  затем  кинуться  в  объятья  с удвоенной , утроенной  любовью . Такой  закон  мучительства и  любви начинает  действовать  уже в самом  нежном  возрасте. Хорошо  помню, что никогда не могла быть  искренней с девочкой , которая перед  этим  не издевалась  бы  надо  мною . Да  только ли  девочка ! Уже  в  школе  я  страстно  желала  ласк тех  сестер, которые  назначали  мне  наказания  чаще и  секли  строже .

        С  возрастом  я  убедилась ,  что  такие  взаимные мучения  и ощущения  страданий всегда  несут  не только боль, но и  немалое   наслаждение . Оно  состоит   не  только  в  собственном  переживании , но  и  в  том ,  чтобы  углубляться ,  погружаться ,  сочувствовать  страданиям  других . Вот  тогда ( а  было  мне  всего  10  лет - похвали  свою  умненькую  девочку ! ) я  вывела  для  себя  формулу , которой  следовала  затем  всю  жизнь :

          Люди  причиняют  страдания,  чтобы  сочувствовать  им ,

          чтобы   иметь  возможность  самим  ощущать  их.

Для  Тебя  новость?  Просто, живя  так, мы  не успели поговорить  об  этом .

         Да и  надо  ли было?

Вернемся , однако  к  моему  младенчеству , возрасту  невинности , возрасту   накопления  вины  и  наказания .

         Мальчишеская  попка .

Вот  вся  моя  младенческая  вина ,  вот  все  мое  пожизненное  наказание . Всегда , не только  мною , этой  части  тела  были  воздаваемы особые  почести . Разреши  напомнить  Тебе ,  любимейший  мой, что  не  кто -  ни будь, а  греки  посвятили  Венере храм  под именем   Venus  Kallipyge  -  красивая  попка . Извини ,  высечь  некому  Твою невнимательную  ученицу . Красивое  седалище . По преданию  поводом к  построению храма , послужил спор  между двумя  сестрами на  извечную  тему :  чей зад лучше ?

       Меня  же  возбуждает, как  Ты понимаешь,  до  дрожи, до  спазма,  до  проваливания  руки  в  ненасытную  бездну -  не  женская, а только мальчишеская  попка -  округлая, налитая , поджарая , обязательно со  следами  порки на  ней .

       Я  только  сейчас  стала  постигать  то, что со мною происходило и  происходит всю  жизнь. Сколько  я  перевидала  девчоночьих, девичьих , женских  поротых  и  непоротых , говоря  языком классическим - седалищ . Ты  же знаешь , что  Мать  Тереза  постоянно  нас  приобщала  к  Божественной  благодати  на  кресте !  И  никогда, понимаешь,  милый  мой  Палатинус , никогда  во мне  ничего не  вспыхнуло ,  не  зашевелилось.

        А  увижу  мальчишескую  заднюшку, внутри все так и  поет,  екает, горит: высечь,  высечь, высечь...

Дьявол  опять.  Дьявол  играет. А может  быть я? Я и  есть  Дьявол ( Господи, прости,  меня  грешную. До  чего  договорилась. Спаси и  помилуй ! )

         И  все  же...

Разве не говорил  нам  Господь: «Истреби  зло из среды себя» или  «Кого  люблю ,  тех  отмечаю  и  наказываю», и  еще : « Розга дает  мудрость».

Его.  Его. Пророческие  слова.. Да  и ты,  единственный  мой, в своей  «Истории»  писал  бесстрашно,  что  наносил  мне  удары ( разреши  мне взять  Твои  слова,  мне сладко  переписывать каждую  букву, каждую черточку , написанную  Тобою ) :             

« наносил удары  не в гневе,  а  с  любовью,  не в раздражении, а  когда мы  оба  были охвачены страстью».

       Прощай, единственный  мой. Я  сейчас  отнесу  это  письмо  и  сожгу  его. Пусть  в огне,  едином ,  не раскрытом философами  веществе, вновь  соединятся  и отдадут  тепло  наши  Чувства .  Аминь .

Письмо   второе - Искушение

Аржантейль , сентябрь  1139  года

Своему  единственному  после  Христа  и  его единственная  во  Христе.

                            Возлюбленнейший !

Я  не  могу не  общаться,  не  жить  с  Тобою, хотя - бы  в  этих  письмах . Это  так  мало  и так  много,  так  огромно для  меня . Каждый  раз  кажется ,  что  больше  нет  слов ,  чтобы  сказать  то,  что  чувствую . Как  передать  через   бумагу  интонацию ,  звучание  голоса ,  когда  я  говорю  Тебе  то,  что  Ты  читаешь ? Читаешь?  Но  если мы соединились  навечно  душами  то  ты  же  слышишь  меня, любовь  моя?!

        Слова мои все  те же,  но именно  голос  раз  за  разом   приобретает все  новые  и  новые  оттенки  звучания. Если  бы  Бог дал  мне  на то  волю  и  талант,  я  бы  говорила  бы  с  Тобой  лишь через  музыку. Только  она может  передать Тебе  хоть  частичку  моих  чувств, нежности  и  желания,  с  которыми я  живу  каждый  день,  каждую  ночь, каждый  час, каждую секунду. Мне  плохо  без  Тебя. Хочется  снова  и  снова  становиться  Твоей  капризной  девчонкой , дерзкой , непослушной ,  топать  ножками  и повторять,  всхлипывая  и  плача : « Я  не хочу  так!».

Не  представляю,  что  бы  случилось  со  мною,  если  бы  не  было  бы  Тебя. При  всем  том  внешним ,  что  происходит  со  мною  в  последнее время (  до  Тебя  , наверное ,  уже  дошли  вести  о  моих  трудах  и  победах ),  у  меня  было  бы  состояние выпадения из жизни, ощущение  своей  ненужности ; страшное , страшней чем  страх смерти , незавершенности  и  недосказанности . Я  не  преувеличиваю . Внешнее  всегда остается  только  внешним . Не  более .

       Ты,  Палатинус ,  мой  бесценный  дал  мне  самое  сокровенное  знание - научил создавать  себя  для  себя . Разве  после этого  любые  жизненные  невзгоды  не  покажутся  комариными  укусами ?  А  наша  разлука  фантазией ,  придуманной нами  самими ,  чтобы  испытать себя .

     Смотря  на  образ  Спасителя , понимаю  ясно  , что  Тебя  соединяла  со  мною  не  столько  дружба,  сколько  вожделение,  не  сколько  любовь ,  сколько  опьянение  страстью . Когда  все  прекратилось, чего  Ты  желал ,  исчезли  и  те  чувства ,  которые Ты  выражал ради  этих  желаний .

     Если  уж  я  лишена  возможности   лично  видеть  Тебя,  то  по  крайней  мере  подари  мне  сладость  Твоего  образа,  являйся мне .  До сих  пор я  видела , что  я  много значу  в  Твоих  глазах : ведь  я  исполнила  все  ради  Тебя  и продолжаю  повиноваться  во всем . Знай , не  сохранила  ничего , кроме счастья  быть  и  теперь  целиком  Твоей . Я  хочу,  чтобы ты всегда помнил  : мое  желание  Тебя  безмерно,  ненасытно .  Все  чаще  мне  становится  страшно  от  этой  ненасытности . Все  чаще  я  понимаю , что  ее  может  удовлетворять только  безумной , поистине  дьявольской ( Господи , прости ,  спаси , и  помилуй ! )  нежностью  и  страстным  стремлением  раствориться ,  слиться  телами .  И   Ты ,  Петр ,  показал  мне , что  эта  пожирающая  ненасытность  может  быть  удовлетворена  только  розгой .

     О,  сладкая  розга  желания!

Как  восхитительно , головокружительно  было  сбрасывать  перед  Тобою ,  Твоим  внимательным ,  изучающим  взглядом  шуршащую, тяжелую  материю . Являть  себя  Твоему  взору .

      Быть  нагой  перед  Очами  Бога.

« По  чистоте  моей  предстать  пред  Очами  Его ».

Разве есть  большее для  девы ?  Не  это ли  ее  самая  потаенная  мечта? Сказать  перед  Розгой  мужчины - повелителя: « Я  чиста в  Очах  твоих...»  И не лечь, а  вскочить ,  оседлать  воспитательную  скамейку .

                   « Были  оба  наги  и  не  стыдились...»

И  принять  жгучие Розги: « драгоценна  будет  кровь  пред  Очами  Его.

      Мужчина - повелитель. Ты  и был  всегда  таким , любимейший . Кто  даже  из  царей  или  философов  мог  равняться с  Тобою  в  славе ? Какая  страна, какой  город  не  горели  желанием  увидеть  Тебя?  Кто,  спрашиваю  я,  не  спешил  взглянуть  на  Тебя ,  когда  Ты  появлялся перед  всеми  и  не провожал  Тебя  напряженным  взглядом,  когда  Ты   удалялся ? Какая  замужняя женщина  или  юная  дева  не  томились в  Твоем  отсутствии, не пылали страстью  в Твоем  присутствии? Какая  королева  или  владетельная  дама  не  завидовала  моим  радостям  или  моему  браку?

     А  сейчас  я  в  одинокой, холодной  постели  сгораю  Любовью  к  Тебе. Сгораю  и  не  жалею  об  этом . Хочу  быстрей ,  ярче  сгореть , ибо  не  было  в  моей  жизни  ничего  более  значимого , чем  Ты , мой   Мужчина - Повелитель !

     Как  жестоко    обращается  с нами  судьба ! Я  снова  здесь, в  Аржантейле , там ,  где зародились  мои  грезы  о  властном , сильном  Повелителе. Даже  келия та  же, то  же  распятие, тот же  Святой  Крест , на котором  меня  воспитывали еще  девочкой . А  сейчас , уже  по моей  собственной  просьбе , секут  мои  прелестные воспитанницы :  Ивонна  , Эсфирь  и  Флорентина . Правда  красивые  имена ? А  попки  какие! Ты  бы  не  устоял , в кровь    сразу  же  излупил . Округлые ,  налитые - спелые  яблочки . А  личики...Зацелуешь...

     Секу  и  я  их,  бедняжек , конечно, вдоволь ( а , разве , учитель  мой ,  аббатисе  не  положено  быть  строгой ?) , злость  отвожу ,  но  не  Душу . Душа  Твоей  Розги ,  Твоей  власти  хочет,  жаждет . Слышишь , любимый - моя  Душа  умирает без  Повелителя . Спаси  ее  грешную ,  вновь   обратись  к  ней, повернись. Не  уходи ,  не  исчезай .

      Сны - то  и  те, снятся  прежние. Какой - то заросший  волосами , грязный , вонючий,  то  ли  человек, то  ли  инкуб ,  хватает  меня  сзади  огромными  узловатыми  ручищами , поворачивает , впивается  в рот , срывает  одежду и  бьет ,  бьет ,  бьет ,  превращая  в  кровавый  кусок  мяса . Смотрит  дико ,  как  зверь , истекая  слюной , начинает  меня  есть . Живот , груди , откусывает  щеки  , нос... И  хлюпает  кровью...

     Просыпаюсь. Вся  мокрая . Кто  приходил  ко  мне  ночью ?  Ты  или  Дьявол? Сажусь  на  постели,  закрываю  глаза. Только  далекая , слепящая  тоска  бьется ,  мечется  там . Тьма  и  маленькая ,  малюсенькая  точечка  света  -  наша  жизнь .

Говорит  Господь: « Накажу  вас  всемеро за  грехи  ваши». Не  слушали  мы  Его, а  теперь  расплачиваемся. Ибо ,  истинно  сказано : « Бог  есть  бог  терпенья».

Не  слишком ли  безмерно  мое  наказание?  Я  стараюсь  постичь  его , прощение же не  приходит  и  нет  мне  покаяния  и  пощады .

             Единственный.

Я  понимаю  только  сейчас - Счастье  того,  что  Ты  у  меня  есть. Это  счастье и  потому ,  что  Ты  помогаешь  мне  выстоять в  моей  и  нашей  жизни ,  помогаешь Любовью , пониманием  меня . В  это время  Ты, слабый  и легко  ранимый  по  своей  сути ,  чудесно  превращаешься  в  сильного , отвечающего  за  себя  и  меня  Мужчину  -  Повелителя .

Но вот,  что  странно. Бывает  мы  меняемся  с  Тобою  ролями . Твои  знания ,  твоя  ученость ,  твоя  известность   разбиваются  в прах   о  Твою  беззащитность . Еще  совсем  юной  девой , я  понимала , что  Ты  живешь  по   каким - то  законам ,  ставшим  уже редкостью  в  обществе  больных  людей . Мне  уже  тогда  нестерпимо  хотелось  отвести  от  Тебя  и  злобу  и  зависть ,  и  несправедливость  людей , не умеющих  уважать  другое,  отличное от  них. Это  было  даже не  явным  стремлением  защитить,  нет,  спрятать  поглубже в себя  - вдвоем  же  легче.

       Видишь ,  опять  прилепляюсь  к  Мужскому . Как права  была, все - же , покойница ,  мать  Тереза ,  стегавшая  нас  в  кровь и  приговаривавшая: « Не  тот  крест ,  на  котором  секут , а  тот , на  котором  страсти  распинают...»

                                       Мужчина -  повелитель.

                                       Отрок - повелитель.

                                       Мальчик - повелитель.

        Я  мечтала  и о  нем. Слава ,  Тебе ,  Господь,  моя  рука  всегда    могла   не только разогреть ,  но  и  остудить  слишком  буйные  фантазии . Мне  исполнилось  только  шесть лет ,  когда  Маэля  отдали  в  монастырь . Я  же,  оставшись  одна ,  принялась  расцвечивать мои  мечтания  вычитанными  из  книг  подробностями . В  том  , достаточно  нежном  возрасте  я уже  бойко читала ,  и  в  9  лет  Плутарховы  «Жизнеописания»  увлекли  меня . Из  них  я  узнала  о  спартанцах ,  о  том как  они  жили,  как  воспитывали своих  сыновей  и  дочерей .

Любимый,  уже  тогда  и  ко  мне пришло  понимание: «  Я  могла  бы  производить  на свет  героев». Эти  слова  как  клятва  звучат  во  мне  и  поныне . Я  не  ощущаю   себя  слабой .

    Когда   в детстве  в  мою  жизнь  вошли  спартанцы, восторгам  не  было  предела . Среди  них  хотелось  мне жить ,  к  ним     тянулась  моя  душа . Меня  привлекало  в  спартанцах  все . И  даже , кажущийся  сегодня нам  столь  странным  обычай  отвержения  одежды  ( Мероино  «воспитание»  не  прошло даром !) , и то ,  что  они не  замечали боль , а  главное  учились  с  малолетства  отвечать  за   себя  и  свои  поступки .

   Оставшись  одна , без  Маэля , я  где - то  год ,  два  услаждала  себя  забавами  Венеры . Выдумывала, что  я  - это совсем  не  я, а  он. У меня  спереди  упругий  хоботок. Его любит  трогать   и ласкать  моя  не в  меру  любопытная  сестра ( то  есть,  тоже  я). Особенно  он ( я  называла  его  «писун»)  становился  прямым  и  твердым после  того,  как  Мероя  помучит  его своей  ручищей . Я  же нежно ,  ласково , осторожно ( сестра ведь !)  стяну  с  него  кожицу  и оближу  языком  его  упрямую  головку...

  Или  я  снова  мальчишка  и  сестра  оголяет  мою попку, стегает  по  ней  розгой : яростно,  больно ,  приятно .

Вот,  оно  опять  двоение - разрыв, и  заполнятся  он  может  чем  угодно. Хвала  Господу,  и  Промыслу  Его, что  Он  дал тогда  в  руки  матери  моей  Геринды  плутарховы  « Жизнеописания». Две  дыры ,  две  бездны ,  одна  женская  душа  выдержать  не  смогла  бы .

Почти  до  встречи  с  Тобою, мой  любимейший, во  мне  бурлила ,  жила  могучая  сила  спартанства . Я полностью погрузилась  в  то  время ,  обросла  бесчисленными фантазиями и  представлениями . Особенно  привлекала  меня  картина  « Дня  бичеваний» , когда  12 - 14 летних   мальчишек  испытывали  на  мужество  розгами . Ты , конечно ,  обо всем  этом   знаешь  более точно  и  подробно , я  же , опасаясь    надоесть  Тебе  приведу   записанное  однажды утром  мое представление ( фантазию, мечту ?) :

«...свиснули  розги . Мальчишка  лежал  как  вкопанный . Прошло  пять  минут , десять, пятнадцать . Из  тела  уже  давно  текла  кровь , но  мальчишка  молчал  -  ни  стона  ,  ни  звука . Тут  же рядом  был  его  отец , который  подбадривал  сына  и требовал  мужественного  перенесения  страданий. Это  называлось  , «победить  свою  боль» ,  а  все  испытание «закалить  мальчика». Закаливаемый  уже  потерял  сознание ,  но  порка  продолжалась , потому  что сама  потеря  сознания считалась  облегчением , смягчением необходимых  для  воспитания  мучений .Видя все  это ,  Эвкл  только  сильнее  стиснул  зубы  и  напрягся , тело его  натянулось  как  струна.  Агид  же закрыл  глаза  и  затрясся   мелкой  ,  противной  дрожью ,  забормотал : « Не  могу , не  могу ,  боюсь...»

         Ты  уже  понял,  Счастье  мое,  кто  такие  Эвкл и  Агид  ?  Да - они  и есть воспоминание  моего  Мужества  и  моего  Страха . Так  и  путешествовали  мы  вместе  по  Спарте .

       А  самое ,  самое  восхитительное  -  скакать на  разгоряченной  лошади !  Ощущать  как  ее  взмыленный  круп  разрывает , раздвигает  огненным  трением ( куда  до  него  Мерои !)  твою плоть ( вот тут  своего  девичества  я  никому  не  отдам !)   и   чувствовать  неземное  блаженство  исчезновения  в  тепле , поте  и  сладости.

    Знала  ли  я , подвергая  себя  искушению ,  что  это  был  Глас  Божий  о  Тебе , моем  Господине  и  Повелителе .

      Безрассудно   человеческое   суждение  о  том,  что  подлежит  лишь  Его  Суду . Потому  и  написано : « Не  хвали  человека  при  жизни  его ». То есть , восхваляя , можешь  сделать  его   недостойным  похвалы .  Так  чувствую  я,  Твоя  похвала  для  меня  тем  опаснее, чем  больше   я  буду  пленяться  и  восхищаться  ею,   стараясь  Тебе  понравиться. Умоляю, не  будь   уверен  во  мне, опасайся  всегда  за  меня  и  помогай  мне  своими  заботами. Ныне  же  нужно  особенно  опасаться  за  меня,  ибо  я  лишена  всякой  помощи  от  Тебя  в  моей  несдержанности .

      Я  не  хочу,  чтобы  Ты,  уговаривая  меня  быть  добродетельной  и  призывая  бороться  с  искушениями , говорил : « Сила  укрепляется  в  помощи»  и  « не   будет  увенчан  тот  воин,  кто  сражался  недобросовестно».

     Я  не  хочу  победы.  Для  меня  достаточно  избежать  опасности . Удалиться  от  нее  вернее ,  чем  вступить  в  войну . В каком  бы  уголке неба  меня  бы  не поместил  Бог , я  буду  довольна . Ведь  там  никто  никому  не  будет  завидовать , и каждый  будет  довольствоваться тем .  что  у  него  есть .

         Чтобы  подкрепить   мое  мнение   авторитетом, послушаем  блаженного  Иеронима : « Я  сознаюсь  в  своей  слабости  и  не  желаю  сражаться  с  надеждою  на  победу, дабы  как -  нибудь  не  потерпеть  поражение». К  чему  же  отказываться  от   надежного  и  стремиться  к  сомнительному?

Письмо   третье:  Дьявол

Аржантейль , декабрь  1139  года

        Любимейший  и  единственный! Париж  полнится  слухами. Они  идут  буквально  ото   всюду.  Говорят,  что  я  побуждала  Тебя  к  наказаниям,  что  мы  оба  одержимы  Дьяволом,  что  наша  Любовь - безумие. Особенно  старается  старый  недоброжелатель  Твой  и  завистник  Бернар  Клервонский . Он  публично  и  письменно  обвиняет  Тебя в  том , что  Ты  проповедуешь :  дьявольские   соблазны  возникают  в  людях ,  благодаря  их  физической  природе. Что   мы  все  наследуем  от  Адама  и  Евы  не  вину  первородного  греха , а  наказание ,  грех  заключается  только  в  помыслах  грешащего  и  в  презрении  к  Богу .  Сестры   одолели  меня  вопросами : «Действительно  ли  это  так?»

      Совсем  недавно ,  на  прошлой  неделе ,  Бернар  утверждал , что  Ты  говоришь  и  учишь - не  совершается никакого  греха  по  вожделению,  стремлению  к  удовольствию  и  незнанию -  все  подобного  рода  есть  не грех , а  естество .

     Бернар известный  экзорцист , и  мне  страшно за  Тебя , мой  милый . Страшно  за  то , что все  высказанное    им   и  написанное  о  Твоих  суждениях  абсолютнейшая  правда . Я  понимаю  их  и  принимаю  как  никто  другой .

     Зачем  таиться  от  себя?  Конечно  же,  я  хотела , стремилась и  очень  часто  мечтала как  будут ласкать  меня  Твои  розги. Но ,  рассуди  сам  своей  ученостью , рассуди  именем  своим  европейским  Палатинуса , разве  это  дьявольское  обольщение ? Нет , совсем  нет . Только  так  хотел  мой  мальчик  во  мне ,  требовал, добивался  и  ждал  со  страхом  и  трепетно. А вот  девочка  моя  хотела  совсем  иного - нежности , ласки , теплоты ;  не резких ,  жгучих ударов , спокойствия  Твоих  рук...

       Я  и  поныне  такая  же - ничуть  не  изменилась. Месяц  назад  придумала  даже  письмо  от  Тебя . Закрыла  глаза  и переносила  на  бумагу  Твой  голос  бархатный , мягкий , такой  знакомый  и  любимый .

    ...Мне  совсем  не  надо  закрывать  глаза - в  них  все  равно  только  Ты  :  твоя  улыбка,  твоя  доверчивость, твои  сомнения. Я  вижу,  как   ты живешь , только здесь  у  меня  на  глазах ,  купаясь,  захлебываясь  в  чувствах , возрождаясь  в  них .

      Каждый  раз,  когда  я  читаю  написанное  Тобою, меня  начинает  терзать  смущение  и  неуверенность. Достойна  ли  я  таких  слов,  сказанных  на  пределе  искренности ?

                                Достойна?

                                Достойна?

Очень  Люблю  Тебя  и  хочу  быть  на  высоте  Твоего  чувства.

« Я  перечитываю  Твое  и  возношу  хвалу  Бог, что  Ты встретилась  в моей  жизни . Ты  благодаришь меня  за  то .  что  есть  я  сам . Другого  во  мне  нет. Счастье ,  что  оно -то  тебе  и  нужно . Я  страдаю  лишь  от  одного - не  могу  обнять  Тебя  всю ,  зацеловать  от  шеи  до  пяток  и  особенно  нежнейшую  «игрушку»  мою . Мне  нравится ,  когда  Ты  теряешь  в  эти  мгновения  голову .  Потеряй  ее ,  если можешь ,  однажды  навсегда . Здесь  она  не  нужна . Хватит  того , что  логика  сделала  меня  ненавистным  мир . Будь  только  собою -  это  огромно , поверь . Ты  сама  еще  не  догадываешься насколько  огромно...

Как  хорошо ,  что  с  Тобою  ничего  не  надо  придумывать , только  чувствовать  и  жить. Какой  восторг вспоминать  Твою  бархатистую  кожу  и  теплоту !  Может  быть  Ты  улыбнешься ,  но  я  не  стал  сегодня  вечером  мыть  руки - перестанут  быть  душистыми  пальцы . А  так - у   меня  кружится голова  от  их  запаха , потому -  что  всего  два  часа  тому назад  они ласкали Тебя. Я целую  их :  люблю, люблю ,  люблю...»

     Вот  так ,  любимейший , и верчусь ,  обжигаемая огнем  страсти моих «я». Без  касания с  Дьявольским , конечно ,  не  обходится ,  только касания ,  клянусь на иконе  Мадонны .

                «Но  кто  безгрешен, пусть  тот  первый  бросит  камень».

За  нашей  Любовью, поглощенная  ею  целиком , я  не  имела  ни  времени ,  ни  тем  более  чувства ,чтобы  покаяться  Тебе в своих  плотских  грехах .

      Знай ,  впрочем ,  всегда ,  что  не  суккуб  я, а  несущаяся  в потоке желания  явившегося ей  Мужчины - Повелителя девочка . Нас  потому  и  называют  безумцами ,  связывают  с  Искусителем , что  не понимают  и  боятся . Страсти  не  те,  сила  натяжения  другая . Мы уже  давно , Петр , ушли  далеко  вперед  от  них  по  дороге  Любви . Они   же  плетутся  еле  различимые  сзади  и пытаются  нас  судить ,  давать  советы , примерять  на   свою  жизнь . Не  выйдет,  не  по  росту одежка!

      Сколько  я  не  думаю  о том , в  чем  мы  другие,  не  те,  все  время  прихожу  к одному. Для  нас  безмерность Любви -  естество.  Буйство  страстей  и  желаний - необходимейшая  потребность, как  хлеб, соль и  вода. У  них  же всех :  Бернаров , Гильомов, Стефанов притяжение  другое - разврат , похоть , плотский  грех .

Конечно же  он  не в том ,  что  мы стремимся  с  Тобою  к  слиянию  в  Боге , а Господь  одаривает  нас  Чувствами  и  возносит на  вершину  Блаженства . Грех там ,  где  фарисейство и  книжничество,  где все  человеческое  заменено  одними «благочестивыми размышлениями».

     Я  тоже не без  греха. Такова  уж  воля  Господня . Где - то  лет в  10 -  11   я  стала ощущать  в себе призвание  иного  рода  - разрушать ,  уничтожать  все  девичье . Мне тогда казалось , оно настолько  оскорбляет мое существование ,  что его немедленно надо смести  с  земли ,  растерзать . Никогда  до  этого не  открывала в себе  такой ненависти  и  силы .

      И  надо  же, получила  поистине  дьявольский  подарок. Достойный  Падшего  Ангела . Маленькая  Анжель .  Как -  то  возвращаясь  с молитвы  я  увидела  как  она  голышом  прыгала  на  четвереньках  и  лаяла  громко  изображая собаку .

      Сестра   Корнелия   усердно  и  с  явным  наслаждением , хлестала  несчастную  плетью. Ты ,  единственный  мой , знаешь,  что  такие  картинки  почти  ежедневно  бывают  в  монастыре , и  на  эту бы  я  не  обратила  никакого  внимания ,  если бы  не  глаза   Анжель . О  таких  глазах  говорил  Господь: «светильник для тела». Они  действительно освещали  ее тельце  мерцающим  огоньком  желания. Мне  тот  час  явилось ,  что  самой  судьбой  предназначено разжечь   этот  светильник до  полной  силы . И , хотя , возраст мой  был  совсем  маленький -  двенадцать  едва  исполнилось, уговорить  сестру  Корнелию,  а  затем  и  нашу  настоятельницу  мать  Терезу , отдать  мне  девочку  «для  воспитания» , не  составило  труда . Мои  успехи  в учебе и послушании  были  общеизвестны .

Едва  в келье  я внимательно  вгляделась в свою   воспитанницу, во мне   вспыхнула  сильнейшая  жалость  к  ней  и  глаза  защипало  от  слез . Светлые  шелковистые волосики обрамляли  изумительное , поистине  ангельское личико. Тонкая  шейка  сбегала  вниз  к  плечам, то же  маленьким , но уже  по - женски  округлым . Что  мы  с ней  бессердечные  делаем ?

Вот  здесь впервые,  не  в  книгах ,  не  в рассказах, а  в  себе    я  почувствовала  изнурительную, уничтожающую  борьбу  Божественного и  Дьявольского.  Да  - были  слезы ,  но был  и  другой  тоже мой голос сильный , властный , жестокий , требовавший  мучить и  разрушать  эту беззащитную  красоту .

Знаю,  что своей исповедью  не  доставлю  к  себе  Твоего  уважения,  но  если  мы  любим  друг  друга, то  должны  быть  искренними  до  конца , и  в самом темном  в  наших  Душах . Кому же  знать об  этом , как  ни  Тебе возлюбленный ?

             Я  то - ли  по настоящему обезумела , то -  ли  полностью  подчинилась  воле  моего  Повелителя , сдерживать  себя не  стала ,  и  с  первой  же  минуты  обрушила  всю  силу своей ненависти к  женскому роду на  нее, на  маленькую  Анжель .

Да ,  конечно , «гнев  недостаток  глупых»  и  «творить  суд  и  правду позволено  только  Господу». Понимаю. Я  и  не  воспитывала  Анжель  совсем. Господь  учит ,  что  «наказание  должно  быть  беспристрастно» . Разве  я могла быть  такою  к  моей  малышке ? Что же тогда это было?

           Я  много  думала  об  этом ,  тогда   и  после ,  думаю  сейчас . Род , как  Ты  считаешь ,  и  я  с  Тобою  верую  до  конца , род  безгрешного вожделения, заземленное   воплощение в  моей  келии   мечты  о  спартанской  жизни .

Как  удивительно  получается! С  младенчества  я  больше  ощущала  себя  мальчиком . чем  дево